Тургрим Эгген - Hermanas

Я только улыбнулся и кивнул. Я так к этому привык.

Офицер перелистывал страницы моего паспорта. Листал и листал, с такой жадностью, словно изучал журнал с голыми девицами, затем поставил его на ребро, будто хотел рассмотреть фотографию девочки на развороте.

Потом он нашел мою фотографию, снял солнцезащитные очки и стал переводить взгляд с меня на фото в паспорте. И снова. Был ли я похож на свой портрет? Он был еще и искусствоведом. Снова нацепил очки.

— Итак, где же вы были, сеньор Гутиеррес?

Я ответил: это было вызубрено наизусть. Голос не дрожал. Он задавал вопросы, к которым я был готов: с кем я встречался, в каких гостиницах останавливался, в чем заключается мой бизнес.

Казалось, он был удовлетворен ответами. Внезапно у него в руке появился штамп. Не потому, что он собирался им воспользоваться : он хотел продемонстрировать, что по-прежнему обладал властью надо мной, независимо от того, был ли я иностранцем или беженцем. И штамп повис в воздухе. Потом он сказал:

— Скажите, вам нравится на Кубе?

У меня померкло перед глазами. Полная паника. Пот покатил градом.

— Простите? — выдавил я из себя.

— Вам нравится на Кубе? — спросил он, на этот раз очень громко.

Это мог быть совершенно невинный вопрос иностранцу. А мог…

— Конечно, — ответил я.

— Конечно?

— Да, это красивая страна… где много красивых женщин, — добавил я.

Ведь так надо отвечать, да?

Он показал мне зубы. Не знаю, можно ли это назвать улыбкой.

— Ах вот что вы выяснили, Гутиеррес? — спросил он, четко артикулируя. — Может быть, вы и лично испробовали?..

— Пару раз, — сказал я.

— Пару раз…

Пауза. Надо ли мне еще что-нибудь сказать? Что-нибудь… мачистое?

Бум! Бум! Бум!

— Ну что же, тогда приезжайте к нам еще.

Он протянул мне проштампованный паспорт. Моя правая рука так тряслась, что я был вынужден взять его левой.

В полуобмороке я прошел сквозь двери и вышел на горячий асфальт, там сотрудники аэропорта показывали дорогу к трапу. Несколько ступенек вверх и внутрь бело-зеленой стальной птицы. Когда же все кончится? Когда мы оторвемся от земли Гаваны или только тогда, когда я шагну на мексиканскую землю? Может ли Управление государственной безопасности развернуть иностранный самолет?

В салоне было тесно. Стюардессам пришлось помочь мне найти место. Я сел, закрыл глаза и почувствовал, как пот из подмышек стекает за пояс брюк. Через минуту я смог дышать. А потом провалился в горячку запоздалой реакции на весь пережитый ужас.

— Сеньор?

Что? Он обращается ко мне?

— Сеньор!!

Мужчина в белой форменной рубашке с латунными пуговицами и погонами стоял и орал на меня. Вот и все. Статьи 216 и 217 Уголовного кодекса, «незаконный выезд», карается тюремным заключением до… Напряжение спало, и я почувствовал облегчение. Пол-литра мочи незамедлительно излились в мои брюки цвета бутылочного стекла.

— Сеньор? Вы не будете так любезны пристегнуть ремень?

Многие полагают, что Майами — это родной брат Гаваны на материке. Но близкое расположение и наличие большой и шумной кубинской диаспоры не означает общности судеб. Между ними нет сходства. Майами продолжает развиваться как курорт, как солнечный провинциальный город, управляемый торговцами недвижимостью и гангстерами, как место для богатых пенсионеров, место без культуры, без истории, без признаков великолепия.

Родной брат Гаваны — это Нью-Йорк. Именно Нью-Йорк около двухсот лет назад отобрал у Гаваны роль важнейшего порта Северной Америки, а позже стал и столицей континента. В 1820-1830-х годах Нью-Йорк обошел Гавану по числу жителей, но не по великолепию. Так и должно было произойти, потому что испанцы, правившие тогда нами, проспали время, когда великие европейские державы начали индустриальную революцию. Гавана так и не была индустриализирована и тем самым приговорена к погружению в забытье.

Когда-то эти города были непримиримыми соперниками, но сегодня Нью-Йорк и Гавана стоят, как две состарившиеся женщины, у которых скорее найдется повод для смеха, чем для соперничества. Все сваты все равно уже давно умерли. «Но я всегда была красивее!» — может сказать Гавана, и у нее есть на это право, раз уж мы знаем, что она каждый вечер засыпает в слезах.

У одного из южных входов в нью-йоркский Центральный парк стоит памятник Хосе Марти. То, что я никогда не слышал об этом памятнике, многое говорит о моем поколении и нашем отношении к США. Я был в шоке. Однажды холодным зимним вечером я гулял по парку и внезапно оказался прямо перед ним. Я сразу же догадался, что это памятник Хосе Марти.