Тургрим Эгген - Hermanas

В письме не было никаких инструкций. Там рассказывалось, чем Томас Гутиеррес занимался на Кубе: он продавал машины сельскохозяйственного назначения и провел большую часть четырехнедельного пребывания на Кубе, разъезжая по провинции Ориенте. Указывалось, с какими людьми он встречался, в каких гостиницах останавливался и так далее. За короткое время надо было выучить очень много. Я узнал, что мне потребуется багаж и что моя одежда должна быть как можно современнее. Вот это было проблематично.

Когда я разбудил Хуану и рассказал ей о том, что решение принято, я не услышал от нее ни мольбы, ни упрека. Она стала ураганом эффективности и решительности. В субботу Хуана привела в движение огромный механизм. Появилась одежда, правда разных размеров. Появился относительно новый и современный чемодан, который наверняка достался нам от семьи, имевшей родственников в Майами. Я не имею ни малейшего понятия о том, где и как Хуана добыла эти вещи. Взамен я должен был пообещать ей, во-первых, выслать немного денег, как только представится возможность, во-вторых, провести воскресенье с Ирис.

Я не возражал. Я так нервничал и был так напуган в то воскресенье, что отключиться от всего в обществе Ирис было единственным разумным решением. Я взял ее с собой на пляж, на Плая-дель-Эсте. День был чудесный. Я попытался научить ее плавать, и у нас немного получилось: она начала самостоятельно держаться на плаву и поняла, что попадание воды на лицо не смертельно. Потом мы лежали и обсыхали на солнышке, и я раздумывал, стоит ли мне рассказать ей о том, что я собираюсь сделать. Шестилетние дети не очень-то умеют хранить тайны. Что, если, к примеру, произойдут какие-нибудь задержки? На следующий день Ирис надо было идти в школу.

Так что мы говорили о другом. Я рассказывал ей о Миранде и о том, какой она сама была в младенчестве. Мы разговаривали о мире, о других странах, где зимой лежит снег, о зверях с толстым мехом. Мы говорили о школе и о том, что важно учиться. О том, что надо думать своей головой, а не принимать все на веру только потому, что так делают другие. И хотя мне было очень непросто совершить это — удивительно, что именно это оказалось сложнее всего, — я сказал, что люблю ее.

— Тогда почему ты от меня уезжаешь? — спросила она.

— Я говорил, что уезжаю?

— Нет. Просто я знаю. Ты поедешь в США?

Я отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — сказала она. — Потому что те, кто уезжает в США, никогда не возвращаются.

Сосед, у которого был мотоцикл с коляской, отвез меня в аэропорт. Он остановился подальше от главного входа, чтобы наше транспортное средство не привлекло внимания. Я ужасно нервничал. Хуана предусмотрела и это и добыла пригоршню таблеток валиума, который дала мне перед прощальным поцелуем. «Прими две», — сказала она. Они еще не начали действовать.

В моем чемодане лежал пестрый набор поношенных мужских вещей разных размеров. Но они же не попросят меня примерить одежду? На мне была почти новая белая рубашка, брюки цвета бутылочного стекла с отутюженными стрелками и коричневые ботинки. Синюю куртку я перебросил через плечо. В Мехико холодно. Мне казалось, что я выгляжу как иностранец. А полицейские? Я никогда раньше не делал ничего подобного: не путешествовал на самолете, не регистрировался на рейс, не сдавал багаж, у меня никогда не было паспорта, и я никогда не предъявлял его для проверки. На каждом из этих пунктов я мог проколоться. Единственное, что я кое-как мог, так это говорить с мексиканским акцентом. Должна же быть хоть какая-то польза от мыльных опер.

Без двух таблеток валиума, которые мне дала Хуана, думаю, ничего бы не вышло. Я привык бояться полиции и представителей власти. Если бы мне задали один-единственный вопрос, к которому я был не подготовлен, я бы тут же сломался. А теперь я был… на удивление спокойным. Немного безразличным. Может быть, немного опасным.

Через миг дороги назад не будет. Я сдал багаж, обменял билет на посадочный талон (долго стоял и наблюдал за другими пассажирами, прежде чем проделал все сам), и теперь мне предстояло пройти эмиграционный контроль. За стойкой сидел офицер сурового вида. Из тех, что носят солнцезащитные очки в помещении.

У него было очень много времени. Позади него стоял вооруженный коллега.

Я заметил, что пассажиры, стоявшие впереди меня, начали раздражаться. Это были иностранцы, мексиканцы. Один из них повернулся ко мне, покачал головой и сказал:

— Это же Куба, да?