Тургрим Эгген - Hermanas

Однажды, когда мне оставалось отпечатать десяток-другой листов, я услышал, как Чако возится в передней. Он сказал, что уходит до конца дня, но, очевидно, передумал. Я выдернул последний листок из печатного пресса, когда Чако уже входил в типографию, и спокойно положил всю пачку на полку. Он ни о чем не спросил. В другой раз я забыл промыть резиновые валики спиртом после того, как закончил печатать. Для офсетной печати это табу, потому что валик может испортиться, а заменять его — дорого. На меня наорали, но я избежал самого страшного: если бы Чако захотел, он бы мог открыть станок, взять зеркало и разоблачить меня.

Конечно, в моем распоряжении не было полностью оснащенной книгопечатной мастерской. Все делалось на бумаге формата A4, которая потом разрезалась пополам (хороший формат для книги) и склеивалась. Для этого оборудование у меня имелось. Что делать с обложкой, я не очень себе представлял. Да и названия для книги у меня пока тоже не было.

Я успел отпечатать почти две трети страниц, когда неожиданно обе эти проблемы разрешились одновременно. Чако попросил меня уничтожить тысячу неправильно напечатанных обложек для инструкции формата A5. Обложки он всегда печатал сам. В этот раз он выбрал неподходящий цвет. При других обстоятельствах мы просто плюнули бы на такую неувязку, но эти инструкции предназначались для самозваных партийных боссов. Это было руководство по пользованию новой внутренней телефонной системой мгновенного оповещения (видимо, на случай американской интервенции), и оно должно было распространяться среди ответственных за мобилизацию в городах и районах. Обложка должна была быть розовой, а Чако изготовил серую. Теперь все это дерьмо надо было перемолоть на бумажной мельнице для дальнейшей переработки. Чако очень злился, когда случалось нечто подобное.

Я рассмотрел испорченные обложки перед тем, как их уничтожить. Мне понравился серый цвет и шершавый картон. На обложке внушительными черными буквами было написано: ИНСТРУКЦИЯ ПО ЭКСПЛУАТАЦИИ . И больше ничего. Разве не изящное название для сборника стихов? Модернистское, строгое, многозначительное? Слишком радикальное для Эстебана Карлоса, подумал я с удовлетворением. Решение пришло само собой. Не надо было ничего усложнять. Как только представилась возможность, я совершил последний рейд в кабинет Мариалены и распечатал еще пару строк крупным шрифтом: Стихи Рауля Эскалеры. Гавана, 1980. Я был так доволен найденным решением, что замыслил напечатать этот текст красными буквами. Я видел коробку с красной краской у Чако в шкафу с расходными материалами. Серое с красным смотрится очень хорошо.

Рассматривал ли я возможность взять псевдоним? Вообще-то нет. Это можно списать на тщеславие или упрямство. Конечно, я был и тщеславным, и упрямым. Но я не думал, что псевдоним сможет спасти меня. Если бы кому-нибудь стало интересно, кто написал стихи, выяснить это не составило бы труда. Полгорода слышало, как я читал многие из них. Их читали Эстебан Карлос и его «комитет». Даже Фидель Кастро слышал одно из них. Поэтому важна была не анонимность, а разборчивое и осторожное распространение. Каждый раз, когда у меня появлялся страх или угрызения совести, я обычно думал: «Хосе Марти делал то же самое».

Через четыре недели после того, как я начал печать, я стоял и разрезал страницы огромным ножом, аккуратно и благоговейно. Я разогревал и охлаждал клей, обрезал корешки из черного холста и переплетал. Мои книги. Они пахли так же хорошо, как и Ирис. Держать их в руках — осторожно, еще не раскрыв, — было гораздо более волнительно, чем получить свой первый сборник. И не потому что я знал, что эта книга лучше. Как пишут на коробках самых дорогих сигар: Totalmente a mano. Сделано вручную.

Тем вечером я положил двадцать экземпляров в сумку и понес домой. Было поздно, и Миранда поинтересовалась, чем это я так долго занимался. Ходил пить пиво?

— Нет, — произнес я, дав ей почувствовать свое дыхание. — У меня для тебя сюрприз.

Я достал экземпляр книги из сумки и раскрыл на первой странице. Там было написано посвящение: Миранде, моей богине.

— О Рауль! Почему ты ничего не сказал? Я думаю, это надо отпраздновать.

— Тшш, — я приложил указательный палец к губам.

— Какое хорошее название, — заметила она, повертев книгу в руках. — Как ты его придумал?

Поднялся переполох, само собой разумеется. Миранда считала, что я обманул ее. Ну да, у нас была книга, и она ей нравилась, но… я не делал карьеры, в моей libreta не появилось золотой звездочки, у меня не было привилегий, ничего. Только дело в Управлении государственной безопасности, грозящий мне статус не-человека и четыреста экземпляров книги, из-за которой я мог оказаться в колонии минимум до тех пор, пока моя дочь не научится читать и писать.