Феликс Кандель - Не прошло и жизни

Ох‚ краковяк‚ краковяк: кость бы вам в глотку наперекосяк!

Умер Бенедикт Карлович, наследник богатого торгового дома‚ в комнате-лабиринте‚ заставленной шкафами-сервантами с прежних просторных времен‚ и видно было с первого взгляда‚ что ненавидел он тех‚ с кем заперли его навсегда в тесном пространстве‚ ненавидел тех‚ кто его запер.

Умерла Божья старушка Вера Марковна‚ после которой выкинули из комнаты крохотный диванчик и освободили проход мимо обеденного стола.

Умерла соседка-подселенец‚ имени которой не запомнил‚ и дочь ее‚ перезрелая от ожиданий девушка‚ тут же привела кавалера на освободившуюся кровать.

Умерла моя бабушка‚ что век прожила в узкой выгородке-пенале.

Умер отец мой‚ что сидел душными вечерами у открытой двери на лестницу‚ будто ждал избавителя‚ который поднимется к нему на лифте и принесет прохладу-утешение.

Умерла мама моя.

Все почти умерли из той квартиры‚ кто не умер, доскрипывает дни свои‚ а Якушев живет и здравствует‚ Якушев ходит в бассейн‚ катается на коньках‚ бегает трусцой по улицам‚ качает неутомимо сердечную мышцу. Гоголем ступает посреди старушек‚ неспеша выбирает даму для скорого обольщения‚ и девушки млеют вокруг от сладких и несбыточных надежд. Сколько ему? Сто лет в обед‚ а он всё скачет: от бабки к бабке‚ с матраца на матрац. А ведь сидел по тюрьмам за жуликоватые артельные дела: и два‚ и пять‚ и восемь из пятнадцати‚ и снова пять лет. Всю жизнь из дома в камеру. Из камеры в барак. Из тесноты в тесноту.

– Пардон‚ – сказала королева‚ зависая на руках. – Суфле-желе. Приз получитте за краковяк.

– Мерси‚ – сказал Якушев‚ тиская ребрышки. – Жоржет-винегрет. Оставьте его себе.

– Будя‚ – сказал гармонист и музыку оборвал. – Фасоль-бемоль.

Гармонист к Якушеву ревнует.

А оттуда‚ от площади‚ где встал туалет неприступным бастионом на входе‚ по крутому бульварному склону карабкались два старика. То ли музыка их приваживала разудалой гармошкой‚ то ли враг подгонял сзади‚ но лезли они упрямо‚ настырно‚ по-тараканьи‚ и первый старик‚ сам весь обугленный‚ волок на себе обмякшее тело‚ а другой‚ почище и поцелее‚ тянул на ремне короткоствольную‚ задымленную железяку‚ из которой – сразу было видно – много стреляли.

Гармошка замолкла‚ как обрубили‚ и они зависли на склоне‚ в который уж раз собирая силы‚ животами распластались по гравию.

– Мы отбили его‚ – шепнул завтрашний старик, глаз перетянут черной повязкой. – Мы отбили его‚ храбрый мой друг. Это мы с тобой.

– Ты отбил‚ – шепнул старик вчерашний. – Я что? Это ты отбил.

А сегодняшний старик ничего не сказал. Сегодняшний глаза жмурил в глубоком бесчувствии.

Вышел на них дед голый‚ бородою обернутый‚ спросил строго:

– Веруете‚ сынки?

– Веруем‚ – с земли сказал одноглазый.

– Во что веруете?

– В правила‚ батя. В правила уличного движения.

– Тогда так‚ – велел дед. – Завтра с утречка. Нищим подавать – от полтинника. Здороваться с каждым. Глядеть на себя с жалостью‚ в зеркало‚ по многу раз на день. Соседей привечать с любовью, натощак‚ перед едой. Всякое разное‚ к доброте склоняющее.

– Ты дьявол‚ – сказал одноглазый на это. – Сатанинская сила. Змеиное отродье. Верный мой друг‚ дай ему прикладом!

– Дай ты‚ – сказал вчерашний старик и подивился на свои слова.

Голый дед‚ бородою обернутый‚ сморгнул без обиды лешачьим глазом:

– Ладно. Так и запишем. Ангела вы не приняли. Ангела!

Два старика съежились на земле‚ таракашками под нависшей подошвой:

– Какой он ангел? Да у него и вид не тот. И голос не тот. Борода не та‚ и сияния нету...

– Вам форма важна‚ – спросил голый дед‚ слегка на этот раз грассируя‚ – или содержание?

– Нам всё важно‚ – нагло ответили они. – Смутьян. Самозванец.

– Фи‚ – брезгливо сказал дед. – Совсем спятили. – И закричал в голос: – Да сколько я спускаться-то буду? Глотку рвать! Ноги топтать! Крылья трепать! Укорять-призывать!.. Ваша очередь восьмая.

И скорым шагом ушел на небо.

Рычал‚ бурчал‚ нагонял ползком и вприскачку застенчивый старикан в пластырях крест-накрест. Скрепами собранный‚ нитью простеганный‚ вдыхал со всхлипом‚ выдыхал со стоном‚ и травило ощутимо по швам – по стыкам‚ свистело через щели‚ мало чего попадало в голодные легкие.

– Я придумал. Да-да‚ я придумал! Мы уничтожим! Их всех... С помощью техники! Кибернетики-автоматики!..

Сегодняшний старик лежал безмолвно‚ головой запрокинувшись навзничь: ни ответа тебе‚ ни привета‚ – и в заросшую его ноздрю‚ будто по делу‚ упрямо протискивалась наглая‚ жирная муха.