Андреа Де Карло - О нас троих

Минут через двадцать я понял, что задача оказалась куда труднее и неприятнее, чем мы ожидали; я представлял себе Марко, загнанного в угол, сражающегося в одиночку против единого фронта ожесточенных взглядов, криков, жестов. Я, словно наяву, слышал, как кайманы угрожают ему, шантажируют, льстят, чтобы добиться своего; видел, как он отбивается из последних сил. Я еле сдерживался, чтобы не рвануть в «Панамакс» к нему на подмогу, но понимал, что это выглядело бы крайне глупо, что Марко и сам прекрасно справится, ему достаточно моей моральной поддержки.

Я так нервничал, что вышел из бара и принялся мерить шагами тротуар, потом вернулся внутрь. Я тупо смотрел на окружающих: смотрел на руки барменов, наливающие напитки, на руки клиентов, нетерпеливо постукивающие по стойке, берущие бриоши и слоеные пирожные, на рты жующие, на глотки проглатывающие, на губы облизываемые. Я смотрел, как люди приближаются друг к другу и отдаляются, как обживают пространство и как отодвигаются, уступая место вновь пришедшим. Я смотрел на свое отражение в зеркале и думал о том, что мне гораздо тяжелее найти общий язык с миром, чем многим другим, от моей знаменитой сверхобщительности не осталось и следа. Но мысль, что мы с Марко и Мизией вот-вот ввяжемся в новую авантюру, как двадцать лет назад, будоражила кровь и грела душу; казалось, что наконец-то я отыграюсь за все поражения, задушенные протесты, разочарования, которые разрушали меня в течение стольких лет, за всё, что мне не нравилось, мне не принадлежало, портило жизнь. Я вспоминал детство, когда чувствовал себя страшно несчастным и чужим в предназначенном мне сценарии, и думал, что именно к этому я всегда стремился: избавиться от одиночества, примкнуть к близким по духу людям, обрести укрытие, пойти за кем-то, найти свою нишу и выпустить на свободу дремавшие во мне способности.

Я смотрел в окно: машины на дороге, люди на тротуаре, огни стоп-сигналов, сизые облачка выхлопов, взгляды в упор, взгляды искоса и вскользь, маленькие толпы на переходах, шаги быстрые, шаги медленные, шаги, замирающие перед витринами. Я все чаще смотрел на часы, чувствуя, что теряю ощущение времени.

Потом я в очередной раз посмотрел на дверь и увидел Марко: он уже подходил ко мне, криво улыбаясь, и выглядел так, будто только что побывал на поле боя.

— Ну, как все прошло? — спросил я, не отрывая взгляда от его лица.

— Давай выйдем. — Марко показал рукой на дверь. — Пройдемся, и я все тебе расскажу.

Он не ответил на мой вопрос, и от неприятного предчувствия меня прошиб холодный пот; у выхода я схватил его за руку:

— Как они отреагировали? Закатили скандал?

— Нет, — сказал Марко, не глядя мне в глаза. Он вышел на улицу, я за ним.

— Как нет? Что же тогда произошло? — Я так настойчиво требовал от него ответа, что прохожие оборачивались нам вслед.

Марко остановился, засунул руки в карманы; он продолжал улыбаться, но улыбка его была адресована не мне.

— Я подписал, вот что произошло, — сказал он.

— Что подписал? — спросил я, соображая как никогда медленно.

— Контракт на фильм. — Марко смотрел мимо меня, на проезжую часть.

— К-к-какой фильм? — пробормотал я, чувствуя, что лицо окаменело, а руки и ноги словно парализовало.

— Их фильм, — сказал Марко. — Мой. В общем, тот, который они продюсируют.

Наши взгляды встретились, мы стояли на залитой матовым желтым светом улице, которая вибрировала от снующих туда-сюда автомобилей и пешеходов; я словно видел всю эту сцену со стороны и рывками отдалялся от нее и от чувств, которые она во мне вызывала.

— Они отреагировали совсем не так, как я думал. — Марко сначала с трудом подбирал слова, но потом его будто прорвало: слова наталкивались друг на друга, как прохожие, которым мы загородили дорогу, так что им приходилось резко останавливаться и брать в сторону.

— Я ждал, что попаду в настоящую мясорубку, что они будут сверкать глазами, скрежетать зубами, демонстрировать всю ту наглость, которую дают только деньги. Но, когда я отказался снимать фильм, они расстроились. Они стояли передо мной, как в воду опущенные, будто команда инженеров перед сверхсложной машиной, которая выходит из строя по непонятным причинам, когда все, казалось, налажено и готово к работе. И мне вдруг стало их жалко.

— Кайманов? — спросил я, почти не слыша собственный голос, с трудом понимая, о чем мы говорим.

— Да. Я вдруг понял, что не могу вот так взять и отправить год работы псу под хвост. Ливио, я подготовился к встрече с врагами, но все оказалось не так просто. Я увидел, что они на самом деле верят в меня и в фильм, на самом деле ценят мое творчество. Да, они типичные американские продюсеры, но они такие, какие есть. Такая у них роль. Фильм все-таки важнее всего.