Елена Соковенина - До Бейкер-стрит и обратно

И тогда под сладкие рыдания: «А мы поедем, цыганочка моя, чего-то там, ля-ля-ля, жду тебя!» ты идешь к выходу. Возвращаешься к себе на Бермондси. И на кухне Фабиано спрашивает: О, зис рашн ресторан, ай ноу зис! Хау ду ю лайк зис проститьюшен? Ты фигеешь и говоришь: проститьюшен?? Ай диднт син зем. Оу, диднт ю син? - фигеет Фабиано. - Ха! Фимейл, мейл, бисекшуал, эни! Вери мач дифферент от зем! Ну, и потом ты говоришь: оу, гы-гы, си ю, - и поднимаешься к себе на второй этаж.

А там забился в угол мужчина и смотрит на тебя испуганными и виноватыми глазами. Прямо напротив твоей (то есть моей!) постели». Да, друзья мои, да. Это был сюрприз. Угадайте, от кого. О, эти южные мужчины! Они так переменчивы, это что-то! Знаете, что сказал Пол? «Вы же из одной страны, это здорово. Вам будет, о чем поговорить!»

Сюрприз звался Райтисом. Он ужасно стыдился и все повторял, что никогда бы не принял такое неблагородное решение, если бы не положение.

- Что-о-о? - вышел из себя и пришел в бешенство его сиятельство. - Какой еще Райтис?!

Графиня первый раз видела свою половину в таком состоянии.

- Ну, такой, - трусливо отпечатала она. - Среднего роста, среднего телосложения. Вежливый.

Вежливый соотечественник среднего роста и среднего телосложения чувствовал себя плохо: графиня сидели совершенно молча, держа на коленях ноутбук, лили в бумажный платочек слезы, и печатали.

Граф был обвинен в душевной черствости. Потому, наверное, что он немедленно не угнал вертолет и не бросился спасать, а вместо того предложил как следует обдумать план дальнейших действий. Раз всего равно прямо сейчас ничего предпринять нельзя.

Был вечер. Графиня тихо рыдали, стуча по клавишам. Соотечественник стыдился в углу.

Ближе к ночи сиятельства закончили неуместные выяснения отношений. Графиня закрыла ноутбук, переоделась в ванной в халат, и уснула так крепко, как только может спать человек, нарыдавшийся до полной потери сил.

На следующее же утро миссис B. Решила спросить, как мои дела. Через пять минут я точно знала, что, по крайней мере, вечер пятницы и утро субботы проведу без соотечественника.

Но прежде, чем отправиться к поезду, следующему в Уокинг, графиня завернули на станцию Бейкер-стрит. По тому самому адресу. Снаружи было видно только кусок винного цвета обоев в окошке второго этажа, полицейского, со смущенным видом дежурившего у входа в Тот Самый Дом, да служанку в зеленом, широко шагавшую куда-то на угол. Ну, и пусть. Все равно «тот самый» адрес является «тем самым» только официально, а там, где нужно, уже давно построили совершенно неинтересное офисное здание.

Зато за углом, знаете, что? Представьте, что вы прошли по противоположной 221 b стороне улицы немного вперед, повернули направо, перешли дорогу и оказались в Риджентс-парке.

На улице дождь, в ушах у вас венские вальсы, рядом – молчаливый собеседник. Не то пан Поберовски, не то Алекс Фокс, в вымокшем пальто. А в Риджентс-парке цветы: хризантемы, фиалки и что-то еще, белое, желтое и фиолетовое. Пахнет, как в бабушкином саду в детстве. Посреди реки плавают гуси-лебеди в маниакальном количестве, а сквозь серую дождевую стену просматриваются розовые и белые цветущие ветки на том берегу. И вы бредете по звуки Штрауса вперед и вперед, и под ногами у вас скачут толстые голубые белки с рыжими хвостами, которые дерутся и гоняются друг за другом без всякого стеснения, на расстоянии шага от вас. Деревья на вашем пути упираются в небо: в три обхвата, узловатые, с голыми кривыми ветвями. А между ними – пальмы. Тут река сужается, растительность густеет, и вы видите, что у берега стоят на одной ноге цапли. За мостиком еще остров, заросший, как если бы не ступала там нога человека, только одинокая хижина стоит посредине. И от окружающего мира вас надежно закрывает живая изгородь. Дул попутный ветер. Графиня твердо верила, что это он. Ветер несся по дорожкам Риджентс-парка, приминал кусты и забирался за шиворот. Играли вальсы, плавали лебеди, рядом были то Фокс, то Светозар Чернов – по очереди, потому что в последнее время разница между ними сделалась что-то туманной.

Кстати, Фокс. Как же все, как же... где у меня? А, вот.

- Помните, Джейк, я говорил вам о courage? Это чувство, которое не возникает просто так. Нечто должно его породить. В вашей юности, молодые люди, это были романы о приключениях, большей частью веселые. Почувствовав однажды courage, вы пожелали, чтобы ваша жизнь стала таким романом. И она, как вы, вероятно заметили, ею стала. Вы, учитель, считаете, что больше всего интересуетесь наукой, хотя на деле это тот же авантюрный роман, от науки в нем лишь декорации. Жизнь – такая, какой мы хотим ее видеть, ни больше, ни меньше. "