Андрей Портнов - Автово

Но ситуацию разъяснил сам Владик. Оказывается, эти кабаны и все остальные ходили в профилакторий только с одной единственной целью — пожрать, поскольку в программу лечения входило также и питание в местной столовой. За всё это следовало, разумеется, заплатить, а точнее взять путёвку (1 смена — 24 дня), но эта путёвка стоила так мало, что вариант казался непременно выигрышным. Ну, а что касается прочих пунктов, то есть нескольких лечебных процедур, то их принимали только желающие, но, так или иначе, жратва для всех была самым главным пунктом.

Конечно, предложение было заманчивым, и я с радостью бы взял путёвку вслед за Владиком, если бы не сомневался в меню нашего советского общепита. Уж чем-чем, а продуктами родители меня затарили, так что голодная смерть мне не грозила.

Сам Владик же расхваливал прелести профилактория направо и налево, пытаясь одновременно склонить туда и нас с Рудиком. Но мы не сдавались. И поэтому бедняга Владик вынужден был ходить в профилакторий один. Но, однажды, случилось то, что перечеркнуло его одинокие похождения.

В один прекрасный день, идя по коридору в туалет, я натолкнулся на нашу милую Бабу Женю, которая по привычке уже хотела послать меня ко всем чертям. Но, обернувшись, она смерила меня взглядом, от которого у меня мурашки по коже пошли, и как-то странно улыбнулась.

— Ничего хорошего эта улыбка не предвещает, — подумал я, и не зря.

Баба Женя обошла вокруг меня, осмотрела со всех сторон и, видно, придя к какому-то решению, резко выпалила мне в лицо:

— Ну, чего стоишь как одинокий хрен, пошли со мной, дело есть.

Я никак не мог отказать этой вежливой леди и пошёл за ней. Около мусорного бачка мы остановились, и эта леди всё также резко выкинула мне следующее, указывая на бачок:

— Давай берись за тот конец и помоги мне дотащить его до лестницы.

Краска бросилась мне в лицо. Я почувствовал такой сильный жар, что прямо-таки задохнулся от резко нахлынувших на меня чувств. Но отступать было уже невозможно. И вот, наступая на протухшие чьи-то останки, которые пролетели мимо мусорного бачка, всеми своими силами сдерживая тошноту, я одним пальцем взялся за ручку бачка с одной стороны, эта аристократка — с другой, и мы, громыхая по коридору, потащили его до лестницы.

Эти несколько секунд тянулись бесконечно, и всё это время меня не покидала мысль: что будет, если меня сейчас кто-нибудь увидит за этой «работёнкой». Ведь тогда до конца жизни этого не забудут. В гроб лягу, а всё равно помнить будут, и на поминках будет звучать нескончаемый смех.

Слава Богу, из наших меня не увидел никто, зато увидела Алёна — подруга Анечки и непальцев, особа не в меру истеричная и чрезвычайно нервная, как будто у неё три раза в день начинаются месячные. Увидев меня, Алёна уже готова была дико заржать, но, перехватив мой полный скорби и отчаяния взгляд, сдержалась. Да что там говорить, увидев такой взгляд, не посмела бы засмеяться и чокнутая шизофреничка, если бы у неё была хоть капля совести и сострадания.

Наконец-то, через пару тысячелетий мы дотащили нашу ношу до лестницы, где стоял ещё один полупустой мусорник. Однако, на этом мои испытания не закончились.

— А ну-ка, давай взяли, — сказала Баба Женя и энергично ухватилась за дно бачка. Мне пришлось сделать тоже самое.

— Поднимай… переворачивай, — продолжала она.

— Ну, вот, спасибо, — услышал я первое порядочное слово из её уст за всё время проживания в общаге и быстренько смылся, боясь, что за этим последует ещё просьба отнести бачок на место…

— Надо новое мыло покупать, — думал я, моя руки в двадцатый раз за прошедшие два часа и смотря, как последний крохотный кусок мыла исчезает у меня на глазах. Я ещё до сих пор не мог отойти от нервного потрясения и старался не думать о его последствиях. А они были. Под напором недавних переживаний я уступил напорам Владика и согласился взять путёвку в профилакторий. Даже Рудик, у которого продуктов было меньше, никакой ногой не хотел идти в этот профилакторий и смотрел на меня с выражением полной прострации. Только Владичка сильно радовался этому обстоятельству, хотя так и не мог понять, почему это меня так легко удалось уговорить. А мне было уже всё равно. И теперь после бачка мне ничего не стоило попробовать пищу для «обделённых судьбой и обиженных жизнью».

Вот такая история. И после этого я целую смену, то есть почти месяц ходил в этот профилакторий. Система там была такая: рано утром (с 7-30 до 9-00) нужно было идти на четвёртый этаж. Там, страшно зевая и рискуя порвать пасть, берёшь талончик на завтрак, обед и ужин, расписываешься и, также зевая, бежишь как лошадь по всему общежитию в совершенно противоположный конец, а затем спускаешься на первый этаж. Там перед твоими глазами предстает «белоснежная» столовая. Ты встаешь в очередь такой же зевающей толпы, и через некоторое время тебе выдают ЕДУ. Под словом «ЕДА» понимается всё, что хочешь. На завтрак обычно выдают очаровательную блевотину размазанную по тарелке и громко именуемую «кашей». К блевотине прилагается чай. Поскольку стаканов не всегда хватало, чай иногда выдавался в маленьких баночках. Где они (повара) берут эти баночки — догадаться не сложно, так как все и не раз видели их в поликлиниках, а именно в приемной лаборатории по анализу кала и мочи. После вкусного, а главное питательного завтрака нужно как можно быстрее добежать до своей комнаты, чтобы окончательно не заледенеть (особенно зимой) в просторных для ветра и сквозняка коридорах родного общежития. После этого (если ты без последствий добежал до своей комнаты, минуя туалет) ставишь у себя чайник, достаешь что-нибудь вкусненькое и восполняешь недостающие калории. А после этого, если день выходной, ложишься обратно в кровать и досыпаешь, сколько тебе надо.