Андрей Портнов - Автово

Ну, с Петькой я знаком уже был, и он мало изменился с тех пор. Честно говоря, его настоящее имя было Алексей, но все почему-то звали его Петькой. Это был парень себе на уме, серьёзный не в меру, но иногда и на него находили эдакие приступы весёлости, хотя очень редко. Как оказалось, это был самый умненький из их группы, любитель одиночества и, вообще, по характеру чем-то смахивал на нашего Костика.

Петькины соседи по комнате — Изотьев, Ткачев и Глушков — просто поражали разнообразием своих характеров, и оставалось только удивляться, как они могут уживаться в одной комнате. Впрочем, будущее покажет, что это ненадолго. По слухам у Изотьева была баба, и он собирался на ней жениться. Это был долговязый тип ростом под два метра с лицом самой невинности, меланхоличный, без всяких эмоций и представляющий собой тот тип людей, который я больше всего ненавижу, то есть это те люди, которые ничем не пытаются украсить свою жизнь, ведущие серый, скучный и однообразный образ (извиняюсь за каламбур) жизни, довольствующиеся тем, что есть и живущие по принципу Бабы Жени — пожрать, посрать и… бла, бла, бла.

Теперь о Ткачеве. Честно говоря, когда я его первый раз увидел, я ещё подумал: а что это Чеченев делает среди этих «школьников»? Потом, приглядевшись, я понял, что это не наш Андрюха, но кто-то очень похожий на него. И действительно, лично я в темноте по очертаниям головы (особенно фаса) ни за что не различу где Чеченев, а где Ткачев. Оба были блондинами, примерно одного роста, одинаковые торчащие уши, и даже характеры их были чем-то похожи (это я, конечно, заметил намного позже). Обоих объединяла какая-то внутренняя скованность и стеснительность. Жаль, но ничего не могу сказать о том, любит ли Ткачев плюшки.

И, наконец, последний из комнаты N 219 — Глушков, с которым я тоже был знаком. Довольно весёлый, но не слишком общительный хлопец.

Самой крутой по праву была 213-ая, в которой жили три чувака, из которых самым чуваковым чуваком был Юрик. Этот Юрик был настолько крутым, что побивал все отхаркивающие рекорды нашего Владика. Именно с помощью Юрика наше крыло наполнилось новыми чарующими звуками для релаксации, раздававшимися почти круглосуточно.

Наш бывший однокурсник Шашин чуваком как таковым не был, но только в трезвом виде. Его состояние нирваны после нескольких опрокинутых в себя рюмочек вызывало всеобщий апогей непорочного восхищения, и поэтому об этом следует говорить особо отдельно.

Ну, и третий чувак — Платонов — оказался старостой «школьников». Поначалу мы все приняли его за татарина, но это мнение оказалось ошибочным. По паспорту он был чисто русским, но в крови его, как потом выяснилось, было что-то молдавское. Платон оказался страшным болтуном и переплюнул в этом отношении нашего Пашу.

Наверное, самой образцовой комнатой была 217-ая. Там, кроме одного, жили два интеллигента — Тимофей и Ваня. Последний особенно казался воплощением честности, скромности и спокойствия. А этим одним исключением был некто Костик — человек, генерируемый сто мыслей в минуту, из которых ни одна, к сожалению, не получала дальнейшего хода. Пашин аналог.

А где-то далеко от всех в 223-ей жили Славик и Коля. К ним редко кто заходил, что неудивительно при таком характере этого самого Коли. Как и наш Коммунист, Коля обожал «грузить» всех подряд, отчего эти двое вскоре стали неразлучными друзьями. Всё это приходилось терпеть бедному Славику, о котором я до сих пор не сложил своего окончательного мнения. Он представлял для меня ту же загадку, что и Рудик на первых курсах.

Ну, и, наконец, единственная «школьница». Эта Лена оказалась неплохой девчонкой. Характерной её особенностью было то, что при каждом задаваемом ей вопросе её губы вечно были растянуты в улыбке, а глаза становились по 7 копеек и в испуге и удивлении постоянно шныряли туда-сюда. Это меня всегда смешило. Ещё в первый день приезда «школьников» наша Лариса, не будь дурой, моментально навязалась Лене на шею и попёрлась с нею в душ, надеясь таким образом завести себе преданную подругу и сделать как можно больше выгоды из этого обстоятельства. Лена же в данный момент походила на испуганную доверчивую Бурёнку и готова была положиться на первого, кто подаст ей руку помощи. И умная девочка Лариса не замедлила воспользоваться этим обстоятельством.

Подходила к концу первая заочная сессия Кати, и я подумал, что неплохо бы до тех пор, пока она не уехала, снова выкинуть что-нибудь такое и не уронить честь Рыжего. Разумеется, это что-нибудь должно было коснуться моих волос, так как народ ещё не совсем к этому привыкнул и сильно пужался. А уж о «школьниках» я, вообще, не говорю, и посмотреть на их реакцию для меня было бы крайне любопытно.