Андрей Портнов - Автово

Стоящий рядом Рудик полностью с ним согласился, взял Владика за руки и собрался с ним водить вокруг меня хоровод.

— А сейчас они в экстазе упадут на колени и начнут мне молиться, — подумал я, глядя на свой «ореол».

— Хватит! Хватит! — заорал я немного позднее. — Я вам тут не новогодняя ёлка! Что мне теперь делать? Ничего не получилось, башка сгорела, мне больно — и душой и телом! Что делать?

И трагически заламывая руки, я бросился к окну.

— Сейчас он выпрыгнул в окно, а мы пойдём в столовую и поедим на его талон, — договаривался Владик с Рудиком за моей спиной. — Ты что будешь: котлету или вермишель?

— Компот, — неожиданно ответил Рудик и увел озадачившегося Владика за собой. Я с остервенением захлопнул за ними дверь.

Вечером этого же дня, чуть не обожравшись на один талон больше, друзья ушли в театр. Воспользовавшись этим, я достал пепельно-серую краску и перекрестился. Башка горела огнем, и хотелось, чтобы это испытание было последним…

Вернувшись с театра, Владик и Рудик застали меня у окна, одиноко смотрящего в тёмное небо.

— Ну, надо же, пепельный! — восторженно произнёс Рудик.

— Если ты хочешь меня успокоить, — умирающе ответил я, — то большое тебе спасибо. Только вот реальность далеко не так прекрасна. Корни волос, действительно, были очень красивого пепельного цвета, но вот концы… ох, уж эти концы… теперь, правда, были не красными, но рыжими. И казалось, что уже никакая сила на свете не заставит поменять их свой цвет. Логично было бы их состричь, но я уже высказывал своё мнение по этому поводу.

Я пересел на кровать и задумался. Вошёл Наиль.

— Ну-ну, Рыжий, — сказал он после некоторого молчания, — и какой же это цвет?

— Не знаю, — ответил я и тяжело вздохнул.

Никакого тюрбана на мне уже не было, так что теперь все могли любоваться моим новым творчеством. Нервное напряжение этих трёх дней полностью истощило мои силы, и я не мог уже ни на кого наорать.

Увидев мою угрюмость, Наиль решил быстренько испариться.

Вероятно, я дошёл до кондиции, потому что когда вошла Лариса, я заявил ей, что мне теперь на всё насрать, и я буду ходить по городу прямо так.

— Нет, Андрюха, так нельзя! — голосом благочестивой монашки сказала она. — Возьми себя в руки! Так тебя могут неправильно понять! И потом, это просто некрасиво…

Она ещё что-то болтала, но я уже её не слушал. Еле дождавшись её ухода, я разобрал кровать и лёг спать.

Утром на свежую голову я принял решение — вызвал в комнату через посредников Ларису, всучил ей последние деньги и велел купить какую-нибудь хорошую коричневую краску, желательно светлую.

Та прихватила с собой Васильева и через два часа поставила передо мной заказ, объявив при этом, что «зажала» у меня тонну.

— Да плевать, — подумал я. — Подумаешь — тонной больше, тонной меньше. Ведь на всё про всё у меня ушло около 80 тонн. И на что теперь жить дальше?

К величайшему моему облегчению это оказался последний этап. Вымотанный и истерзанный я, наконец-то, увидал на своих волосах более-менее приличный светло-коричневый цвет. Хотя при тщательном изучении на концах волос можно было различить более тёмный оттенок, но меня это уже совершенно не беспокоило.

Настроение стало понемногу возвращаться, и всё было бы ничего, если бы не непоправимая потеря — мои сгоревшие волосы, которые превратились в кипу синтетических нерасчесывающихся волокон…

Итак, произошли мои первые метаморфозы этого семестра, к сожалению, не самые удачные. Но перекрашивание было уже чем-то старым, привычным. А мне хотелось новых ощущений.

В 215-ой за столом ел Владичка, не обращая внимания на то, что почти половина его бутерброда крошится на пол. По этому поводу мы с ним грызлись уже раз сто. И столько же раз по поводу того, что посуду за собой он моет только несколько часов спустя после того, как поест или, вообще, на следующий день. С этим я просто не желал мириться. Настоящий рассадник тараканов на столе приводил меня в неописуемую ярость. Владик же с каким-то упрямством, наоборот, и я бы даже сказал из принципа, оставлял грязную посуду как можно дольше, видя, что меня это просто бесит. Честно говоря, иногда я его просто не понимал. В принципе, нормальный парень, хороший друг, но временами некоторые его поступки вызывали ужас. Откуда в человеке появлялось столько ехидства — было непонятно. Если бы я был Фрейдом, я бы списал всё на его возможно ущербное несчастливое детство. Сейчас, вообще, модно ссылаться на нечто подобное. Меня многие не понимали, что в последнее время я отзывался о Владике всё хуже и хуже. Честно говоря, и моя несколько эгоистичная натура сыграла здесь не последнюю роль. Я, вообще, трудно уживаюсь с людьми. Наверное, всё-таки, надо было меня изолировать в отдельной комнате.