Патрик Модиано - Кафе утраченной молодости

За все эти годы я мог бы узнать побольше об этом Моселлини… но зачем? Вряд ли я стал бы знать о Луки больше, чем знал или догадывался до этого. Несем ли мы ответственность за людей, с которыми судьба сводит нас в начале жизни? Должен ли я отвечать за моего отца и за всех тех, с кем он встречался в холлах отелей или в задних комнатах кафе? За тех, кто таскал с собой сумки, набитые неизвестно чем?

В тот вечер, после неприятной встречи, мы гуляли по бульвару Сен-Жермен. Потом дошли до магазина «Вега», и Луки смогла немного расслабиться. У нее был с собой список книг, которые советовал прочитать Ги де Вер. Такой список он давал каждому, кто присутствовал на его собраниях. У меня остался один экземпляр с тех пор. «Не обязательно читать все сразу, — говорил в таких случаях де Вер. — Выберите какую-то одну книгу и читайте себе по страничке на сон грядущий».

Вот этот список:

«Божественное альтер-эго»

«Божий угодник в Оберлянде»

«Песнь жемчужины»

«Столп Авроры»

«Двенадцать спасителей сокровища света»

«Органы или чувствительные центры» «Мистический розарий»

«Седьмая долина»

Это все были тоненькие брошюрки в светло-зеленых обложках. Поначалу мы читали их вслух у меня дома, на улице Аржантин, когда становилось совсем тошно. Получалось что-то вроде состязания. Но, как я полагаю, читали мы по-разному. Луки надеялась отыскать в этих книжках смысл жизни, тогда как меня пленяли ритм и музыка слов и звуков.

В магазине она вроде забыла о Моселлини и о всем том, что с ним было связано. И только теперь я понимаю, что в этих книжках в зеленых обложках и в биографии Луизы Смиренной она искала не только примеры для подражания. Ей хотелось бежать, бежать все дальше и дальше, порвать нить дней и вдохнуть воздух свободы. И вместе с этим в ней жил страх, панический страх, который возникает при мысли, что бывшие друзья, забытые в прошлой жизни, могут разыскать вас в этой и предъявить счет. Остается только скрыться от этих преследователей и шантажистов в надежде, что когда-нибудь вы окажетесь вне пределов их досягаемости. Где-нибудь там, в горнях. Или на просторах. Я отлично понимал Луки. Разве я сам не тащил на себе тяжкий груз воспоминаний и кошмарных образов из моего детства, которые с удовольствием послал бы подальше.

Я сказал Луки, что бегать от такого глупо. И мне удалось ее убедить. Теперь, выходя на станции «Мабийон», мы не обходили стороной «Ла Пергола». А однажды я даже затащил Луки внутрь. Мы стояли у стойки, бесстрашно поджидая Моселлини и остальные тени из прошлого. Со мной Луки ничего не боялась. Нет лучше средства, чем смотреть призракам прямо в глаза, пока они не растают. Я чувствовал, что она обрела уверенность в себе, и, появись на пороге Моселлини, Луки не повела бы и бровью. Я посоветовал ей в таком случае произнести фразу, которая не раз выручала меня в подобных ситуациях: «О нет, мсье… Это не я… сожалею, но вы ошиблись».

Но Моселлини в тот вечер так и не появился. И больше мы не видели его тут ни разу.

В феврале, как раз в то время, когда Луки бросила мужа, начались сильные снегопады, и мы почувствовали себя в отеле, затерянном высоко в горах. Я стал замечать, что жить в нейтральной зоне довольно трудно. Нет, на самом деле неплохо было бы перебраться поближе к центру. Самое необычное в улице Аржантин (в Париже есть еще несколько улиц, похожих на нее как две капли воды) — это то, что она совсем не соответствует своему району. Она вообще ничему не соответствует, существует сама по себе. Покрытая снегом, она с обоих концов уходила в пустоту. Надо бы найти список улиц, которые представляют собой не только нейтральные зоны, но и самые что ни на есть черные дыры Парижа. Или же вспышки темной материи, о которой не утихают споры среди астрофизиков. Этот вид материи невидим для глаз и не пропускает ни ультрафиолетовое, ни инфракрасное, ни рентгеновское излучение. Да, со временем эта темная материя просто поглотила бы нас.

Луки не хотела жить в непосредственной близости от покинутого мужа. Всего лишь две станции метро. Она стала искать себе на Левом берегу отель, который располагался бы неподалеку от «Конде» и от квартиры Ги де Вера. Так чтобы можно было дойти куда нужно пешком. А я, в свою очередь, не хотел возвращаться на противоположный берег, в Шестой район, где прошло мое детство. Слишком много тяжелых воспоминаний… Хотя что теперь говорить об этом? Ведь того района, что был, уже не существует. Сейчас это район шикарных магазинов и бутиков; там покупают квартиры богатые иностранцы… В свое время я еще мог там найти следы из моего прошлого: старые отели на улице Дофин, кафе на перекрестке у «Одеона», где обретались какие-то дезертиры с американских военных баз; мрачная лестница Вер-Галан, надпись на растрескавшейся стене на улице Мазарини, которую я прочитывал каждый раз, когда шел в школу: «Никогда не работайте!»