– В этот раз не кружевные, а тончайший шелк с тиснением в виде экзотической орхидеи.
– Р-р-р… Я уже зверею.
– И с золотым дукатом ты тоже промахнулся. Я не любовница Ротшильда. Трусики я покупаю на распродаже, а золотые дукаты храню для верхней одежды, чтобы пофорсить при случае…
Виола лукавила. Она уже несколько дней не принимала противозачаточные таблетки и завела этот разговор с Юлианом с далеко идущей целью… Цель была построена на вечной как мир женской хитрости и невинном обмане, который потенциально мог остаться только ее тайной, но при благоприятном раскладе становился фактором, могущим поменять всю ее жизнь… И в этом состоял риск, но она не могла и не хотела больше ждать. Она не представляла, как дальше строить отношения с Юлианом, подавляя свой материнский инстинкт и эту сосущую под сердцем и набухающую в сосках иллюзию материнства, которую она вынашивала в своих мыслях каждую ночь, прижимаясь к Юлиану или отдаваясь ему и пытаясь не замечать, как быстро удлиняются тени в солнечных часах, как незаметно тают песчинки времени, как торопливо одна заря сменяет другую… Но в какой-то момент необходимость нарушить размеренный круговорот дней оказалась сильней всех предосторожностей и страхов, и тогда она отворила калитку в холодное лунное царство и пошла по узкой тропинке, раздвигая ветви созвездий и отдавая себя на милость полнеющим фазам лунного календаря, когда природа открывает наиболее благоприятный период для овуляции.
Виола откинула голову назад, потерлась щекой о его уже схваченный колючей щетиной подбородок и шепнула на ухо склонившемуся над ней мужчине: «Люби меня сегодня так, как только ты умеешь…»
Статус кво в полудружеском-полуделовом альянсе, сложившийся на начало ноября, вполне устраивал Юлиана, несколько стеснял Виолу и явно тяготил Варшавского. Юлиан позвонил Варшавскому за все время только два раза, да и то соблюдая минимальные приличия – все же комната явилась своего рода щедрым подарком, хотя неясно было, каким боком сия избушка повернется к нему в будущем. Кроме того, Юлиан в силу своего умеренного скептицизма полагал, что перемирие в подобных конфликтах тем устойчивее, чем меньше противные стороны будут стремиться к соглашениям и разного рода попыткам улучшить отношения.
Виола же чувствовала некоторую неловкость, и ей хотелось позвать Варшавского в гости, но каждый раз лицо Юлиана – красное, искаженное яростью, со словами упрека, сорвавшимися с его губ, вставало перед ней, и тут же пропадало всякое желание приглашать московского ясновидца даже на стакан чаю.
Варшавский несколько раз звонил сам, интересовался, как идут дела у Юлиана, говорил о том, что время для него летит быстро, благодаря постоянной занятости, что в середине декабря он собирается возвращаться домой, и, видимо, чувствуя некоторую стесненность в голосе Виолы, быстро обрывал разговор.
Его звонок 7 ноября, в воскресенье, в час дня застал Виолу на пороге, она собиралась пойти на класс водной аэробики.
– Я догадываюсь, что позвонил не вовремя…
– В общем-то, да… Я должна убегать, но у меня еще есть минут пять.
– Звоню без особого повода. Я собирался проконсультировать одного человека на предмет приобретения машины. Помните, я вам рассказывал о том, что умею как бы заглянуть в нутро автомобиля. Иными словами, могу дать совет, какую машину покупать, а какую нет. Но у клиента неожиданно выскочил флюс, а в воскресенье все дантисты отдыхают. Он позвонил, отменил нашу встречу, и я оказался как бы в подвешенном состоянии, сижу дома один, чего со мной именно в такой день еще никогда не случалось…
– Я не совсем поняла…
– Извините, я немножко тумана напустил. У меня сегодня День рождения.
– Ой, Леон, я… мы вас поздравляем.
– Спасибо. Всю мою жизнь это был, как понимаете, двойной праздник.
– В каком смысле?
– 7 ноября. День Октябрьской революции и мой день рождения».
– Господи, я про революцию совершенно забыла.
– Счастливая американская забывчивость. Я никогда не смогу забыть великий большевистский путч именно потому, что любой человек в России, поздравляя меня, не преминет то ли в шутку, то ли всерьез отметить мое, так сказать, родство с «Софьей Власьевной». А сегодня я вдруг почувствовал себя неуютно, никто не поздравляет. Мой единственный американский родственник Волик, надо полагать, сильно занят… Вчера поздно вечером позвонил домой. Я своим запретил сюда звонить. Дорого. Ну, мы поговорили, обменялись, так сказать, взаимными любезностями. И после этого осталось странное ощущение, будто я сам себя поздравил от имени жены, детей и любимой собаки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу