Анатолий Постолов - Речитатив

Он обошел невысокую стойку, отделявшую кухню от гостиной, и, положив на нее локти, добавил:

– Вот так, в роли нейтрального наблюдателя – лучше всего, заодно и подальше от запахов пищи. Мне приходится сегодня только соки пить, и один раз я кашку поел – вот и весь мой ассортимент.

Виола улыбнулась.

– Расскажите про Москву, – попросила она. – Я в последнее время совершенно перестала интересоваться событиями там происходящими. Возможно, это такая самозащита от неприятных новостей, которыми заполнена наша пресса.

– А новости надо уметь отбирать, взвешивать и не есть в сыром виде, – смеясь, сказал Варшавский. – То есть, надо делать, как я. Вот я сейчас вам расскажу мою методику приемки, отсеивания и хранения новостей…

Юлиан появился минут через пять. От него исходил нерезкий, изысканный запах дорогого дезодоранта.

– Как вас угораздило родиться в один день с октябрьским переворотом? – спросил он, когда они в гостиной сели за стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью.

– А вот угораздило. Могло бы оказаться хуже, например, попал бы на 21 декабря или 20 апреля.

– 20 апреля, кажется, день рождения Гитлера. А вот что случилось 21 декабря?..

– Сталин случился.

– Понятно…

– Так что, 7 ноября всего лишь безобидное число, а создают события конкретные люди, что не мешает нам искать в сочетании чисел потайной смысл и фатальную неизбежность. Многие в России по сей день считают эту дату почти священной. А я скажу так: если бы революция не вырвалась из-под контроля зарождавшейся думской демократии, мы бы получили в наследство другую страну и, вероятно, другую историю. Эти горе-демократы пороли просто цепную реакцию ошибок, что тоже нередко бывает в политике. Шла игра в этакую отчаянную рулетку: меньшевики ставили не на те номера, а большевикам неимоверно везло, им выпадали выигрыши один за другим… И наконец, последняя ставка думцев и временщиков – Керенский… Рулетка запущена, ставки сделаны, и… шарик падает в зеро. Конечно, рассматривая историю ретроспективно, мы жалеем, что перемены в обществе не произошли путем внедрения парламентаризма и постепенного ослабления монаршей власти, а не уничтожения института царей.

– Как в некоторых европейских странах.

– Совершенно верно. Есть еще такая интересная штука, как постепенное проникновение социалистических идей в общество, – так называемый фабианов социализм. То есть были пути более легального переосмысления государственного устройства. У меня лично к социалистическим идеям довольно-таки смешанное отношение. Я воочию убеждаюсь в том, что новый русский капитализм – не столько мощный таран, способный пробить брешь в наших устоявшихся привычках и растревожить сонное царство наших общественных институтов, а по сути – массивная пустышка, которую никто не думает поменять на нечто более стоящее. Образно говоря, мы соорудили своего рода опалубочный короб для фундамента, в который не залили бетон, а надстройке хотим придать вес и масштабы развитых держав.

– Мы с Виолой усмотрели здесь одну философию, вернее, притчу вспомнили: если представить русский народ лягушкой, а большевиков скорпионом, то на память приходит притча о том, как скорпион ужалил лягушку в благодарность за свое спасение.

– Русский народ – это, знаете, такой организм, который сам себя и жалеет, и жалит. Скорпион может проявиться в каждом из нас и парализовать, но иногда и принести пользу – болевую терапию, так сказать.

– Чай вскипел, господа, подвиньте поближе ваши чашки, – обратилась Виола к мужчинам.

– Мне, пожалуйста, налейте очень слабый, буквально каплю заварки, – попросил Варшавский. – Это и станет моей трапезой на ближайшие пару часов.

Виола прокашлялась и легонько постучала чайной ложечкой по тарелке.

– Я хочу попросить минуточку внимания. Хотя вечер возник как своего рода экспромт и можно было бы ограничиться словесными пожеланиями, но я хочу сделать вам, Леон, настоящий подарок. Он, правда, не завернут соответствующим образом, надеюсь, вы не будете строги…

С этими словами она протянула Варшавскому белый бумажный пакет, перевязанный шелковой тесемкой.

– Что это? – спросил Варшавский, с некоторым недоумением и плохо скрытым любопытством извлекая подарок.

– Это академическая шапочка, шапочка мастера, которая когда-то принадлежала моему дедушке, он много лет был профессором, читал физику в университете, и я подумала, что вы тот человек… Одним словом, наденьте ее.