Анатолий Постолов - Речитатив

Разговор у них не клеился.

– У вас есть какая-то постоянная работа в России? – спросил Юлиан после долгой паузы. – Там сейчас, судя по газетам, суровые времена. Борьба с конкурентами усиливается, много заказных убийств, люди злые…

– То же, что и здесь, – поморщился Варшавский. – Только в Америке умеют скрывать социальные язвы хорошо подретушированным фасадом, а у нас всё на виду, но поверьте мне, будущее – там, а не здесь. Вот смотрите, Виола потеряла работу, ее выкинули на улицу, что бы она делала без вас? Я все вижу, через меня в этом офисе, – он небрежно махнул рукой в сторону клиники, – прошли сотни людей. Многие рассказывали о своих жизненных трагедиях. Очень грустно.

– А в России старики на помойках не роются в поисках пищи?

– В России другая беда: хорошие специалисты, ученые бегут из страны в поисках лучшей жизни. А лучшую жизнь надо создавать на своей земле, своими руками…

– Стать патриотом, борцом за светлое будущее с голой задницей и с шорами на глазах? Это уже ремейк, Леонард.

– Чепуха! Смотрите, израильтяне в пустыне, в своих кибуцах сумели и врагов одолеть, и создать крепкую державу, они сами ехали, их насильно никто на эти территории не затаскивал. И если вы, вместо того чтобы грудью защищать американский капитализм с его безжалостным конвейером, приехали в Россию, то вы бы поняли, как важно обрести смысл существования, а не прятаться от реальности в своих комфортабельных норках…

– Леонард, комфортабельная норка была добыта тяжким трудом, я пахал, как кибуцник, когда учился, и одновременно подрабатывал, чтобы выжить. Я, образно говоря, был брошен как рыба, привыкшая к пресной воде, – в морскую. Приходилось хватать ртом воздух и пуд соли съесть, пока привык к жизни в новой среде. И сегодня могу вам сказать так: зачем мне ваш пресный водоем, когда у меня есть океан.

– А если этот водоем – озеро Байкал, самое глубокое в мире! Я ведь вам не на Химкинском водохранилище предлагаю поселиться.

Юлиан покачал головой.

– Байкал давно не тот, что был, и весь процесс не имеет обратного хода. Лучше уж в океане. Опасно? Согласен. Много акул и всяких кусачих тварей, но зато приволье-то какое! И потом, мы с вами играемся в какую-то детскую игру… Помните, на разлинованной в клетку тетради рисовали условные корабли и потом пытались их уничтожить, тыкаясь по принципу системы координат в разные точки?

– Эта игра называется «Морской бой».

– Неважно, как она называется. На мировой сцене гибнут не бумажные корабли, а реальные подводные лодки, взрываются машины и целые города, и человек сегодня опять становится беззащитной игрушкой властей. Но капитализм все же отталкивается от утопии в правильном направлении, дает человеку выбор и права куда более реальные, чем ваши нынешние криминальные структуры. Здесь даже на животных боятся сейчас делать эксперименты, а там живые люди – подопытный материал. Знаете, как, например, проверяют на группе мышей их реакцию на боль? Подвергают всех электрошоку, сопровождая это дело световым или звуковым эффектом. И надо же, находятся одна-две особи, которые в следующий раз ведут себя, как прежде, значит, не дошло до них… Что ж, вдарим еще разок. А если это люди? Живые люди! Им каково?

Юлиан даже привстал и чуть наклонился к Варшавскому в полемическом задоре.

Варшавский раздраженно тряхнул головой:

– Что ж, история, как известно, повторяется дважды: один раз – как трагедия, другой – как комедия, что страшнее – не знаю. Наверное, все же в реальных обстоятельствах – это нечто среднее, вроде трагикомедии… И драматическая сцена России ничем не хуже американской, французской или китайской.

– А вам не кажется, что в России эта формула повторяемости зацикливается, и одна трагедия переходит в другую, только подретушированную, а та принимает облик веселой вдовы, но под маской скрывается все та же искалеченная жизнью старуха?

Варшавский опять поморщился, как от зубной боли:

– Историю не выбирают, как и страну. Какая есть… И все равно – это История с большой буквы.

– Плохо, когда История с большой буквы превращается в историю болезни.

Варшавский посмотрел на Юлиана долгим задумчивым взглядом.

– Мне пора, – сказал он. – Через полчаса надо начинать прием.

– Какого числа вы улетаете?

– У меня билеты на 12 декабря. Это воскресенье.

– Перед отъездом к нам не заглянете?

– Постараюсь позвонить. А зайти… Не знаю… куча дел впереди и всяческая суматоха… Больные, как я уже говорил, просто толпятся в приемной… Многим приходится отказывать.