Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте

Я не знаю, где мы будем и чем займемся, но сегодня мне хочется праздника, много света, движения, азарта… Почему бы нам не отправиться в ночной клуб или в казино? Никогда не был в казино, то есть был, но никогда не играл. А ты была? И ты наверняка не была. Я достаю из стола пачку стодолларовых купюр, некогда отсчитывать, к тому же неизвестно, сколько их понадобится, и кладу всю пачку в карман пиджака.

Спустя три часа она увидит у меня кучу денег. Она скажет, что честный человек сейчас не может иметь столько денег. Чем ты на самом деле занимаешься?

Черт бы побрал эти деньги!

Я не хочу любить и каждую минуту бояться потерять. Я не хочу жить в страхе, не хочу!..

Я не могу ее ни в чем убедить.

В жизни всегда есть доля вранья. Врут все в той или иной мере – с экрана телевизора, с трибуны, со страниц газет, врут твои знакомые («Как дела?» – «Все плохо!..» Или наоборот: «Все хорошо!»).

Но больше всего, наверно, человек врет себе сам. Да наверно, без этого и нельзя. Есть вопросы, на которые я не знаю, как ответить себе честно. Определенный уровень вранья дает нам всем жить спокойно. И мне кажется, это придумал не я, а какой-то английский философ лет триста-четыреста назад. Он даже поделил вранье на категории. Считал ли он, что это плохо или хорошо, – уже не помню. Философию в технических вузах преподают не на самом высоком уровне. И надо ли бороться с враньем – тоже не помню. Но мне кажется, с излишним враньем бороться надо. Обманывать себя, что на перекрестке горит зеленый свет, а не красный – опасно для жизни.

Сегодня я думаю о том, что делать дальше. Когда-то я жил как все, был госслужащим, даже почти начальником отдела. Сейчас я никто, и не понятно, от кого получаю деньги. На вопрос «Чем занимаешься?» первые тридцать секунд я не знаю, что ответить. Стал ли я лучше или счастливее?

Я стал сильнее. А про остальное не знаю. Две разные жизни. Живу одной, а смотрю на другую, будто жил ее не я, а увидел в длинном, как латиноамериканском, сериале.

Что тут сравнить?

Если говорить начистоту… то нужно смотреть, где этой чистоты больше, а вранья – меньше. Сравнить поправочные коэффициенты. Хотя бы введенные мной: 1,25 и 1,1.

Да и никого у тебя не будет, как я. Не знаю, чем там кончится у меня – со щитом или на щите – но не будет никого. Может, выйдешь счастливо замуж, но все равно не будет. Никого. Пусть я дурак и подонок, время все расставит, но я люблю тебя и знаю, что это искупает все. Любовь все искупает. Потому что незачем больше жить. Остальное – туфта.

«Я не помню анекдоты, которые мне рассказывают» (отрывок 118, встреча третья, место: улица Пятницкая).

Ночью шел долгий осенний дождь. А утром я проснулся и увидел голубое небо, а на юго-западе – фиолетовые с белыми туманными вершинами облака, похожие на заснеженные горы. Они не двигались, и я долго изучал их рельеф – лесистые склоны, освещенные солнцем альпийские луга… И думал, как бы далеко от города они могли находиться и сколько туда ехать на велосипеде.

«Ну ничего, зато есть планы на следующий год» (отрывок 118, встреча третья, место: улица Новокузнецкая).

В последние дни стало тепло, как иногда бывает вдруг аномально тепло в Москве на несколько дней. Ты знаешь, что через пару недель может закрутить метель, но эти дни путают все карты, и ты с надеждой думаешь, что, может, климат и вправду потеплел?

Лето ждет меня, чтобы уйти вместе. Я вдруг понимаю это, значит, надо собираться.

Я приехал в Д. в субботу, часов в девять. Уже стемнело, вечер был, и шашлычный дым растекался между домами и залезал на железнодорожные пути. Улицы в городе почти пусты, в Ботаническом в полном молчании крутились велосипедисты, и один подросток в черной куртке никак не находил себе компанию и ехал то за мной, то пристроился потом к молодой женщине и тащился за ней хвостиком. В Ботаническом в первый раз вспомнилась Лена, потому что мы тут не были – я хотел показать ей японский садик, но так и не собрались. На обочине шоссе стояла девочка, видимо, новенькая, без обычной усталости на лице. В темном джинсовом костюме, будто и не отсюда, а так – просто попросили постоять. И вожделение к ней – как жалость. Поцеловать и по головке погладить. Денег нет. В кредит не обслуживают.

Будильник ставлю на три и, вместо того чтобы лечь спать, сижу перед телевизором. Ничего интересного. Ложусь пол-одиннадцатого, балкон открыт, душно, батареи уже топят, и когда почти засыпаю – снова влезает в мысли Лена. Какой-то разговор, полуосенний лес, а потом как будто на Елагином острове в Питере – мохнатые розовые метелки, забыл, как называется растение, покосившаяся ель и липы… Я открываю глаза и понимаю, что спал две или три минуты. Но что-то из только что увиденного не могу уже вспомнить, только остался тихий укол счастья. И становится неприятно, что она достала меня и здесь, и теперь.