Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте

Другое шоссе. И параллельно – нечто вроде насыпи. Наверх по ней ползет неряшливая тропа. То узкая, то широкая, кривая. По-хорошему, мне туда – наверх. Оставив на боку велосипед, я лезу. По верху насыпи идет железнодорожная колея. Судя по нержавым рельсам – незаброшенная. С другой стороны – низина и лес. Да, мне туда. Только жарко. Прежде чем тащить сюда велосипед, надо бы отдохнуть. Я спускаюсь обратно на половину насыпи и сажусь на горизонтально торчащую из песка шпалу.

Я знал, что на них смотреть не надо, а надо в сторону, но так, чтобы их краем глаза видеть. Совсем в сторону нельзя – слишком демонстративно, неестественно, поймут, что боюсь. И когда приблизятся, надо взглянуть на них, потому что не взглянуть – тоже неестественно.

И со шпалы лучше не вставать – сиди, не суетись, пройдут. Они должны понять: ты их заметил, оценил, но больше рассматривать не собираешься, ничего в них примечательного нет.

Двое идут впереди. Один из них что-то говорит тихо и, как мне кажется, кивает на велосипед. Чувствую, что смотрят на меня. И тогда срываю травинку на сухом стебле и засовываю одним концом в рот.

Теперь мне люди кажутся странными и чрезвычайно нервными. Они всегда чем-то недовольны и, кажется, просто ищут случай, чтобы выплеснуть свое недовольство на других. Если кого-то случайно задеть – то он наверняка поддаст локтем, да еще так, чтобы наверняка было побольнее… Если вдруг толкнут с одной стороны – то будь уверен, что с другой толкнут сильнее. Общественный транспорт стал неотступно ассоциироваться со спортзалом. И мне было странно думать, что совсем еще недавно я был таким же, как они все.

Я стал избегать ездить в час пик, тем более что стояло лето, а это значило, помимо давки, еще массу неприятных впечатлений (может быть, вы не представляете, что такое час пик летом в метро, а я знаю). Я вдруг вообще обнаружил, что мне, собственно, некуда ездить. Имею в виду не на велосипеде. А если уж куда и приходилось – я выбирался ближе к вечеру, когда спадала жара и в вагонах транспорта было чем дышать.

Постепенно я приходил к мнению, что нормальная жизнь наладилась относительно не так давно. Может быть, лет сорок-пятьдесят назад. Когда наконец в основном удалось ликвидировать скученность коммуналок, настроить станций метро и решить транспортную проблему.

Над лестницей висел голубоватый плакат, сообщавший, что метро ежедневно пользуются 9,5 миллионов человек. Наверно, никто не представляет, сколько это на самом деле. Я пытался представить их квадратами людей: в каждом квадрате десять рядов и в каждом ряду по десять человек, итого – сто. Такие квадраты, можно построить большим квадратом, в котором будет сто маленьких, итого – десять тысяч человек. Если из больших квадратов составить, по правилу десять на десять, еще больший квадрат, то в нем будет миллион человек. Таких квадратов нужно представить девять с половиной.

Но для полного счастья городу не хватает еще ста километров метро-тоннелей.

Жара возвращается. К ней примешиваются слухи о горящих за городом торфяниках. По утрам сквозь сон бывает ощущение кисловатого дыма.

Почти все дни я сижу дома. Точнее – лежу. В большой комнате, выходящей на северо-запад. Здесь дольше всего сохраняется утренняя прохлада.

Сначала я смотрел телевизор и газеты, которые мне иногда привозят родители со словами: «Почитай, это может быть тебе интересно!» С чего они решают, что это может быть мне интересно? Почему это, а не то? Так же говорила покойная бабушка. Она выписывала много газет и журналов и, когда я приезжал к ней, на столе всегда ждала стопка отложенной для меня макулатуры. Нужные страницы заложены, нужные заголовки обведены.

Я брал подушку, прислонял к подлокотнику дивана и ложился читать. Настроение было скептическим.

Мама часто ругалась и спорила с бабушкой – потому, наверно, мы и жили отдельно. Ее раздражали бабушкины привычки, ей всегда казалось, что та делает все не так.

А теперь она делает то, что делала бабушка. Обведенные заголовки я часто специально оставляю без внимания.

Когда надоедало читать, включал телевизор. Когда надоедало смотреть – читал. Когда надоедало и одно, и другое – просто лежал и иногда засыпал.

В действительности, нет ничего странного, что дети идут по стопам родителей. Что тут странного? Год за годом они наблюдают за своими родителями и, даже если они им не нравятся, все равно все это откладывается. В привычках, мыслях, не знаю где…