Элизабет Страут - Эми и Исабель

Миссис Берроуз, предчувствуя, что некоторые аспекты его мужественности поставлены на карту (он обожал покрасоваться), ушла на кухню готовить попкорн, и вскоре кукурузный аромат просочился в гостиную, где Эми и Стейси ерзали на диване в ожидании просмотра.

Этот диван, обитый коричневой кожей, казался Эми необъятным. Нужно было почти полностью лечь, чтобы откинуться на спинку. Но она сидела, будто кол проглотив, как дурочка, которую впервые пригласили в гости. Сама Стейси сидела, скрестив ноги и положив перед собой живот, похожий на луковицу, и свирепо зыркала на младших братьев, едва те осмеливались сунуться в комнату.

— Я вас последний раз предупреждаю, крысята, — ворчала она.

Пришлось сделать еще кое-что: Стейси не хватало соли в попкорне, и миссис Берроуз немедленно ее принесла. Нужно было отправить вниз мальчиков, опустить жалюзи на громадных окнах. Но в конце концов мистер Берроуз уселся на диван рядом с Эми, и проектор застрекотал, на экране возникли черно-белые картинки, поначалу немного смазанные. Беременная женщина заходила в больницу, а мужской голос за кадром рассказывал о чуде новой жизни.

Эми не любила попкорн. После того как однажды давно она перенесла кишечный вирус, вкус попкорна всегда напоминал ей вкус рвоты. Даже отрыжка была на вкус как попкорн. И вот она сидела, погруженная в кожаный океан дивана, с ведром попкорна на коленях, то и дело чувствуя сухость во рту, которая всегда была предвестником рвоты. Ладони вспотели от страха, что ее сейчас вырвет прямо на берроузовский кожаный диван. «Постарайтесь не выпачкать его маслом», — только что предупредил девочек мистер Берроуз, выдав им по салфетке.

А на экране появилась схематическая картинка: нечто похожее на головастика двигалось к так называемой яйцеклетке, изображенной в виде улыбающейся рожицы, кокетливо мигающей ресничками при виде головастика.

— Ну что, как попкорн? — спросил мистер Берроуз.

— Вкусный, — ответила Эми и, покраснев, осторожно положила кусочек в рот.

— Соли добавить?

— Нет, спасибо.

Не поворачивая головы, Эми пыталась рассмотреть обстановку вокруг. Потолок в гостиной был высок, словно в церкви, а с белых стен на нее глядели резные маски, некоторые из них свирепо и отчужденно. Эми недоумевала, как это некоторые люди добровольно вешают такие рожи на стены у себя дома.

Тем временем беременная лежала на кушетке в госпитале, и ее живот возвышался под больничной одеждой, как зловещий утес, а глаза женщины, как показалось Эми, были полны страха и муки. А голос за кадром невозмутимо и со знанием дела вещал про эластичность шейки матки. Эми закрыла глаза, борясь с приступом тошноты. Она старалась думать о нарциссах, огромных полях нарциссов. Голубое небо, зеленая трава, желтые нарциссы.

— Мерзость, — воскликнула Стейси. — Боже!

Эми открыла глаза: у женщины отошли воды. Мокрая темная голова показалась в отверстии, какое Эми никогда не смогла бы представить у женщины между ног. Камера показала лицо женщины — осунувшееся, покрытое испариной, измученное, ужасно некрасивое лицо. Видеть ее лицо для Эми было гораздо большим испытанием, чем смотреть ей между ног, где тем временем перед камерой предстали плечи, тельце, крохотные ручки и ножки, скрюченные, как у фасованной индейки на полке магазина.

— Уродец, — сказала Стейси, — боже, какой уродливый ребенок.

— Все детки поначалу такие, — улыбнулась миссис Берроуз, — их надо обмыть. Кошка вылизывает своих котят, слизывает кровь. И съедает послед — так называют плаценту.

Волна дурноты подкатила Эми под самое горло. «Нарциссы, — думала она. — Голубое небо». Она поставила ведерко с попкорном на пол себе под ноги.

— Слава богу, мне не придется вылизывать ребенка, — сказала Стейси, устраиваясь поудобнее на диване и отправляя в рот горсть попкорна.

— Там много белка, правда, Джеральд? — спросила мать Стейси у мужа, который опять возился с проектором; фильм подходил к концу, ребенка дали матери в руки.

— Белка? Да. Одна моя пациентка после родов сварила суп из плаценты и угощала им мужа и друзей — уверен, для них это был своего рода праздник.

Эми стиснула губы.

— Ох, ну и мерзость, — сказала Стейси. — Самая настоящая дерьмовая мерзость. Твоя пациентка совсем сумасшедшая, папа.

Мистер Берроуз старался перемотать пленку, не разорвав ее. Пленка запутывалась, и он чувствовал, что все на него смотрят.

— Стейси, — сказал он, — надо думать, что ты говоришь. Просто думать. Совершенно недопустимо называть людей с нервными расстройствами сумасшедшими. Мы с тобой это уже проходили.