Элизабет Страут - Эми и Исабель

— Мы не пойдем в церковь, — сказала она.

Во дворе вовсю распевали птицы.

А за окном стоял кроткий, почти осенний день. Солнце светило сквозь окна конгрегационной церкви, свет падал на темно-красный ковер, на спинки белых скамеек. Ветерок был легок, он покачивал верхушки вязов, и внутри церкви мерцали блики на стене и на алтаре, там, где играли тени листьев. Прихожане стоя пели — протяжно, низкими голосами, сливавшимися в один общий глас: «Восславим Господа, от которого всякое благословение, — на фоне звуков органа, чьи звучные ноты отделялись и, очищенные, слетали с хоров. — Славьте Его все твари земные». Приставы в серых костюмах и в грубых ботинках расставляли тарелки для сборов на столе при входе в церковь и, касаясь галстуков с чувством выполненного долга (Эйвери Кларк был одним из них), возвращались молча на свои места. «Восславим Отца, и Сына, и Святого Духа». Общий выдох. Вся община села, чье-то колено ударилось о спинку скамьи, сборник гимнов упал, открылся, захлопнулся, кто-то тихо высморкался. (Эмма Кларк, злясь на мужа, делала вид, что слушает чтение Священного Писания, и думала, что вот сидит Исабель Гудроу где-то за ними и переносит оскорбление с праведным достоинством.)

Горшки с белыми и темно-красными хризантемами выстроились на ступенях к алтарю. Черная накидка пастора задвигалась, когда он поднял руку над кафедрой, медленно переворачивая страницы огромной Библии, простертой перед ним. «И Иисус встал и рече им: Пусть тот, кто без греха…» Из-за церкви донесся слабый сладкий запах виноградного сока, потому что было воскресенье и там, за церковью, наряду с серебряными блюдами с тонкими хлебцами, стояли круглые подносы с небольшим количеством стаканов виноградного сока. (Веки Тимми Томпсона опустились и не поднимались, пока его не разбудило громкое урчание в животе у жены.)

Орган загудел снова, пастор, отходя от кафедры, склонил голову, а над ним, на хорах, регент Мириам Лэнгли предстала перед общиной тоже в черной мантии, держа перед собой черную папку с нотами. Выражение благочестивого страдания появилось на ее простом личике, она слегка покачалась, а затем запела сольную партию (Пег Данлап, сидя рядом с мужем, вообразила лицо Джеральда Берроуза у себя между ног, почувствовала, как там потеплело, и уставилась на горшок с белыми хризантемами).

Нежное мерцание солнечных лучей на кафедре, приглушенные звуки автомобилей на Главной улице, протяжные, раскачивающиеся «амини» в конце соло Мириам Лэнгли, постоянный придушенный кашель где-то на балконе, иногда хруст обертки от леденца, а затем взрыв радостной органной музыки, как если бы органист возрадовался, что соло Мириам Лэнгли наконец-то завершилось. Пастор вернулся на кафедру, готовый к проповеди (названной в программке «Чтобы очистить кислый виноград»), и прихожане зашевелились, усаживаясь поудобней, то и дело отовсюду слышались тихие вздохи.

Заплакал ребенок, отец поспешно вынес его на улицу и был рад и счастлив, сидя в машине на солнечной автостоянке, что пропустил проповедь. Клара Уилкокс, посетившая, как обычно, раннюю службу, вместе с Барбарой Роули убирала столы после утреннего кофе в комнате для собраний, из вежливости стараясь не смотреть, как Барбара один за другим отправляла в рот бублики. Солнечный свет проник через окно и сверкнул в кофейнике, когда его убирали в кладовку.

А тем временем в церкви пастор завершил проповедь (ранее, чем обычно, потому что еще предполагалась евхаристия), приставы поднялись снова, на этот раз чтобы раздать подносы для облаток и вина, пастор вновь перевернул огромные страницы Библии: «Пусть все, кто вкушает плоть Мою, запомнят Меня…» Оставалось пропеть еще один гимн, прихожане встали теперь с явным облегчением, ибо финал был виден, и наконец прозвучало благословение, пастор, стоя на амвоне, простер над возлюбленными им прихожанами руку (если бы кто несведущий заглянул в церковь, то увидел бы человека в черной одежде, стоящего в торжественной позе и с закрытыми глазами благословляющего всех присутствующих): «Да будут слова моих уст и размышления сердца приятны Тебе, о Господи!» А в это самое время Исабель Гудроу в ее маленькой гостиной, по-прежнему наполненной застоявшимся сигаретным дымом, вполголоса досказывала Эми историю про Джейка и Эвелин Каннингем и их троих детей, которых они воспитывали в Калифорнии, повинившись наконец со всей возможной мягкостью, что не рассказала Эми обо всем раньше.