Ален Роб-Грийе - Ластики

– Это недоразумение, – продолжает он. – Меня не с почты прислали. (По крайней мере, это он может утверждать с полным чистосердечием.)

– Тогда что вы мне тут рассказываете? – с подозрением спрашивает она из-за решетки.

Попробуй проведи допрос в таких условиях! Наверно, после убийства хозяина она повредилась умом.

– Говорю вам, я не насчет телефона, – повторяет Уоллес, стараясь не терять терпения.

– Слушайте, – восклицает она, – совсем не обязательно так кричать. Я ведь не глухая! (Видно, что она читает по губам.) А если телефон тут ни при чем, так не надо было о нем говорить.

Решив не возвращаться к этой теме, Уоллес кратко объясняет цель своего прихода. К большому его удивлению, мадам Смит сразу его понимает и соглашается впустить. Однако вместо того, чтобы открыть дверь, она еще несколько секунд наблюдает за ним из-за решетки, наполовину скрывающей ее лицо. Наконец, закрывая окошко, она сообщает ему с оттенком упрека (разве он должен был знать об этом заранее?):

– Через эту дверь к нам не входят, мой мальчик. Слишком долго надо с ней возиться. Лучше обойдите дом.

И окошко со стуком закрывается. Спускаясь по ступенькам на посыпанную гравием дорожку, Уоллес спиной чувствует ее взгляд, следящий за ним из темноты передней.

А между тем старая Анна семенит на кухню. Этот господин как будто повоспитаннее тех двоих, краснолицых и в тяжелых ботинках, что приходили вчера. Они совались повсюду, все обнюхивали и даже не слушали, что им говорят. Она неотступно следила за ними, боясь, как бы они чего-нибудь ни прихватили: их физиономии не внушали ей особого доверия. А вдруг это сообщники бандита пришли за добычей, которую тот упустил? Этот тип вроде бы не такой шустрый и пускается в ненужные рассуждения, вместо того чтобы прямо перейти к делу, но зато он гораздо воспитаннее. Господин Дюпон хотел, чтобы в дом входили через парадную дверь. Но там слишком мудреные запоры. Теперь вот он умер, так пускай они входят с той стороны, через заднюю дверь.

Уоллес подходит к той маленькой застекленной двери, о которой говорил комиссар. Согнутым указательным пальцем он стучит в стекло. Но старая экономка опять куда-то исчезла, и он берется за ручку; дверь не заперта. Петли скрипят, как в заброшенном доме – быть может, доме с привидениями, – где от каждого движения разлетаются совы и летучие мыши. Но вот он входит, закрывает за собой дверь, а шуршания крыльев не слышно. Тишина. Уоллес нерешительно двигается вперед; глаза привыкают к полутьме, взгляд скользит по деревянным панелям на стенах, затейливой лепнине на потолке, медному столбику, красующемуся у подножия лестницы, коврам, всему, что в начале века было гордостью буржуазного дома.

Он вздрагивает, когда в коридоре вдруг раздается голос мадам Смит. Обернувшись, он видит ее силуэт на фоне застекленной двери. На миг у него возникает ощущение, что его завлекли в ловушку.

Его впускают на кухню, безжизненную, словно декорация: плита старательно начищена, стены аккуратно выкрашены, у стены выстроилась шеренга медных кастрюль, таких сияющих, что ими страшно пользоваться. Ничто не говорит о том, что здесь ежедневно готовят еду; немногие вещи, которые не спрятаны в шкаф, кажется, навеки приросли к полкам.

Старую даму, одетую в черное, можно было бы назвать элегантной, несмотря на ее войлочные шлепанцы; впрочем, это единственная деталь, указывающая на то, что здесь она у себя дома, а не осматривает сдаваемую квартиру. Она усаживает Уоллеса напротив себя и тут же приступает к делу:

– Вот так история!

Но ее слишком громкий голос, вместо того чтобы выражать волнение, звучит как напыщенная декламация в театре. Теперь уже не вызывает сомнений, что шеренга кастрюль искусно нарисована на стене. Смерть Даниэля Дюпона – всего лишь призрачное событие, которое обсуждают манекены.

– Он ведь умер, правда? – вопит экономка с такой натугой, что Уоллес отодвигается на стуле на несколько сантиметров. Он готовит соболезнующую фразу, но не успевает ее произнести: его собеседница, наклонившись к нему, продолжает:

– Так вот, мой мальчик, я скажу вам, кто его убил, я вам скажу!

– Вы знаете, кто убил Дюпона? – удивляется Уоллес.

– Это доктор Жюар! Тот доктор с хитрой физиономией, которого я вызвала сама, потому что – ах да, я и забыла вам сказать – здешний телефон они отключили. Да! Еще позавчера… нет, даже раньше; я уже не помню когда. Сегодня у нас… понедельник…

– Вторник, – робко поправляет ее Уоллес.