Николай Дежнев - Принцип неопределенности

Помолчали. Мальчишка рядом на лавке как-то притих и насупился, оставил рукоятку спиннинга в покое. Сказал серьезно, по-взрослому:

— Знаешь, Васк, мамка мне с тобой водиться не велит…

Мерцалов сделал вид, что удивился:

— Это почему же?

— Говорит, ты непутевый, — вздохнул Васек, — сам в жизни не устроен и меня с панталыку собьешь…

Мерцалов ничего на это не сказал, только дернул головой и принялся разминать в пальцах новую сигарету. Да и что тут скажешь, если все правда, а ею, как известно, не задразнишь. И правда эта в том, что нет у него стабильного достатка и хорошая работа перепадает нечасто. Для того чтобы зарабатывать переводами и рефератами, жить надо в Москве и бегать в стае с нужными людьми, а он именно от такой жизни и удрал. Сил не было подлаживаться и льстить, с души воротило. Хорошо хоть не ходит с протянутой рукой и откровенно не бедствует, это само по себе уже достижение.

Васка прикурил из сложенных лодочкой ладоней, резким движением руки потушил спичку. Выпуская в сторону дым, заметил:

— Мама у тебя хорошая, ее слушаться надо…

— Надо… — согласился парнишка и еще ниже опустил вихрастую голову.

«Кого-кого, а ребенка в их отношения впутывать не следует, — думал Васка, провожая взглядом уходивший вниз по Волге красавец теплоход. — Только ведь мальчишка не слепой, а многие в городке так даже чересчур зрячие. Не его вина, что не складывается у них с Полиной… а может, и его, разве тут разберешь? Правда, разбираться-то как раз и не хочется, а сидеть бы так вот без мыслей и смотреть, как в пелене дождя растворяется кромка противоположного берега».

— Большие ребята над тобой смеются, — продолжал Васек, старательно глядя куда-то в сторону, — гадости всякие распускают…

— Им-то какое дело, — пожал плечами Васка, — я их не трогаю, живу как хочу, никому не мешаю…

— Откуда мне знать, — втянул голову в плечи парнишка, — только будто бы у тебя все не как у людей. А тетя Клава, что из углового магазина, так та говорила, будто ты блаженный, не от мира сего… — Васька виновато улыбнулся. — Так прямо и сказала! А еще, что загубишь ты мамке жизнь. Брось его, Полина, говорит, все равно путного у вас ничего не получится…

Мерцалов криво усмехнулся, но и тут промолчал. Не в первый раз слышал он о себе такое, и уж наверное не в последний. И что блаженный, и про мир, не от которого он. Только разве ж всем объяснишь, что это не он «не от мира сего», а мир, каким он стал, не от него, не от Васки Мерцалова? И уж точно не для него! А попробуешь втолковать, так все равно не станут слушать, потому как нет у человека интереса выслушивать других, когда можно говорить самому. Особенно если эти другие начинают произносить непривычные для слуха речи. От таких слов люди быстро устают и в лучшем случае начинают зевать, а в худшем — крутят пальцем у виска. Вот и получается, что никогда никому ничего объяснять не надо — истина, между прочим, в самой последней инстанции.

— Мама тете Клаве рассказывала, учителя возмущаются, — нахмурился мальчонка. — В школе нет историка, а ты учить детей отказываешься, поскольку зазнался. А легко мог бы стать директором, потому что в штанах, то есть мужик…

Не то чтобы мнение женщин в дословном пересказе парнишки Мерцалова задело, но и пропустить его мимо ушей он не мог.

— А подслушивать, между прочим, не по-мужски! — буркнул Васка, не зная, что сказать, но чувствуя, что сказать что-то надо.

— А я и не подслушивал! — оскорбился Васька, — лежал в соседней комнате, не мог заснуть…

— Ладно, не обижайся, — толкнул мальчонку локтем Мерцалов и, противореча самому себе, пустился в объяснения: — История в школе — самый трудный предмет, не справлюсь я. Другое дело математика, там все просто и понятно…

Очень Васке не хотелось развивать эту тему и вступать в дискуссию. Холодно было, неприютно, да и настроение не соответствовало, но парнишка от него не отставал:

— Ну да, не справишься! Как к тебе ни придешь, ты вечно что-то пишешь или читаешь, ведь зачем-то ты это делаешь…

— Это точно, зачем-то делаю, — эхом отозвался Васка, — остается только узнать — зачем! Видишь ли, — повернулся он к мальчику, — жизнь штука короткая, надо успеть многое понять. Если уж задаваться вопросом «зачем», то скажи мне: зачем живет человек?

Вопрос парнишку искренне удивил:

— Как это — «зачем»? Неужели такой большой, а не знаешь? Все живут, и ты живи, работай, уди рыбу…

Мерцалов улыбнулся, приобнял Ваську одной рукой за худые плечи.