Николай Дежнев - Принцип неопределенности

Вина Мокею совершенно не хотелось — не по погоде оно было, вино-то! А вот виски или, на худой конец, сорокаградусной он принял бы с превеликим удовольствием. То ли от нервов, то ли от промозглой погоды его легко знобило, а при неудачном движении давал о себе знать помятый боксером бок. Поэтому, когда в чарке обнаружилась водка, Серпухин искренне обрадовался, дружески подтолкнул Шепетуху плечом:

— А говорил, вино! Между прочим, не у меня одного лицо голое, у тебя вон бороденка совсем редкая, а у чернеца и вообще три волоса в два ряда и все густые…

Однако слова Мокея подьячего не то что не развеселили, а заметно напугали.

— Нашел, пес шелудивый, с кем равняться! Умоешься ты, паря, кровью, ох умоешься! — Он с горечью сплюнул на пол и перебрался на самый край стола, подальше от остальных. — Чувствует мое сердце, зря я с тобой связался, вырвут тебе твой поганый язык!

После такого обмена любезностями оба довольно долго сидели молча, не глядя друг на друга. «Интересно, — думал Серпухин, — какое нынче на дворе число?» Возвращаясь мысленно ко времени учебы в университете, Мокей старался вспомнить, как старое летоисчисление переводится в новое, но получалось это у него плохо. Вертелось в голове, что новый год начинался на Руси с первого сентября и что летописцы вели отсчет времени от сотворения мира, которое приходилось приблизительно на пять тысяч пятисотый год до Рождества Христова, но точная дата этого вселенского масштаба события напрочь выпала из его памяти. В любом случае получалось, что век шестнадцатый, годы же семидесятые или, скорее, восьмидесятые, самое их начало. «Грозным надо было заниматься, — с горечью укорял себя Мокей, — а не ваять из подручного мусора диссертацию о роли партии в деле становления в стране пожарной охраны. Да и ту так и не защитил…»

Из задумчивости его вывел бормотавший себе что-то под нос Шепетуха:

— Это что, — шепелявил подьячий и, по-видимому, уже давно, — я вот однажды пил вино двойное боярское, так чарку выпьешь и враз с катушек долой!..

Серпухин понимающе кивнул, ему ли было не знать. В питейной избе они выбрали самое темное место, чадящий фитилек коптилки Шепетуха предусмотрительно отодвинул на центр стола. От выпитого Мокея прошиб пот, и ему сразу же полегчало. Вальяжно откинувшись на высокую спинку лавки, он словно между делом поинтересовался:

— Ну, рассказывай, как тут у вас жизнь?..

На этот сакраментальный вопрос, который задают друг другу малознакомые, вынужденные убивать вместе время люди, последовал столь же содержательный ответ:

— Терпимо… — Подьячий оглянулся на пробиравшегося к ним между столами полового и не без усмешки добавил: — Живем…

— А этот, который отец народов, губитель рода человеческого, не мешает?

Шепетуха посмотрел на своего нового товарища с прищуром. Сразу отвечать не стал, а выждал, когда подпоясанный кушаком малый поставит перед ними тарелку с пирогами и отойдет от стола.

— А чо ему мешать-то? Мы ж на Руси живем: власть сама по себе, мы сами по себе! До Бога высоко, до царя далеко, вот и вертишься как вошь на веретене…

Поймавший пьяный кураж Мокей отстать от своего собутыльника не пожелал:

— Слышь, Шепетуха, вот ты подьячий — ты же, гад, наверняка взятки берешь! И столоначальники твои, они тоже подношениями не брезгуют…

Сидевший насупротив Серпухина мужичонка на «гада» не обиделся, а лишь неопределенно пожевал толстыми губами:

— Тебе-то что с того?

— А так, — пожал плечами Мокей, — интересуюсь знать…

Шепетуха ответил не сразу, сначала впился зубами в горячую упругость пирога, запил его большим глотком из чарки.

— Когда добро людям делаешь, почему бы и не взять, особливо ежели подношение от чистого сердца! Ты им поможешь, они тебе, и все живут в довольстве…

— Именно так я и думал! — засмеялся Серпухин. — Все дело в генетике, в крови у нас засел зловредный ген Шепетухи…

Подьячий бросил на своего приятеля настороженный взгляд.

— Слова басурманские говоришь, порчу навести хочешь… — и вдруг, как-то непонятно оживившись, предложил: — Слышь, Мокей, давай выпьем за тебя! Хороший ты мужик, — наполнил до краев чарку Серпухина, — нет, ты до дна пей, до дна!

Серпухин выпил, утер рот рукавом рубахи:

— Не страшно брать-то? А что, коли донесут!..

Шепетуха водку лишь пригубил, заметил философски:

— Страшно не страшно, всем один конец! — понизил голос до шепота. — Мы-то что с тобой, мы люди сермяжные, лапотники, тут и не такие на плаху голову ложат. Про князя Владимира Андреича слыхал? Все под топор пошли, всем родом на жизнь государеву умышляли… по крайней мере, так сказывают. И таких тыщи… — Подьячий воровато огляделся по сторонам. — Воевода Никита Козаринов в монастырь, что на Оке, сбег, схиму принял — не помогло, и там достали, окаянные! Посадили по царевой воле на бочку с порохом и подожгли, мол, схимники все одно что ангелы, им по небу летать надобно…