Элис Хоффман - Красный сад

Есть в городе, конечно, и новые обитатели — из тех, кто направлялся на запад, но путь в Огайо или Колорадо преградили горы. Никто не знает, сколько народу осело в городе, просто скрываясь от кого-то или чего-то. Моя мать, например, рассказывала всем, что она была школьной учительницей, родилась в Англии, в Манчестере, а училась в Бостоне. Говорила, что ее зовут Элинор Бук. Раз она так говорила, то люди ей верили. В ту пору в Блэкуэлле была единственная школа, которая состояла из единственного помещения, и моя мать преподавала там все предметы для всех классов. Городской совет с радостью принял ее на работу, когда она в один прекрасный день появилась с маленьким чемоданчиком и без всяких рекомендаций. Почерк у нее был прекрасный, буквы сочные, чувственные, что выдавало ее натуру. Ей выделили коттедж за домом Брэди, самым старым в городе. Первое время после приезда она часто проводила ночи в саду. Люди думали, что воют койоты или одна из немногих пантер, оставшихся в лесу, но это плакала, стоя в саду, моя мать.

В большом доме жил один человек — Исаак Партридж. Его отец, потомок основателей города, потерял ногу на Гражданской войне и после возвращения женился на вдове с детьми. Все они перешли в лучший мир, из семьи в живых остался только Исаак. Мужчина лет сорока, холостяк. Моей матери еще не исполнилось тридцати. Все видели, какая она красавица, хотя она изо всех сил старалась это скрыть. Она носила бесформенное черное платье и стягивала волосы в пучок, чтобы казаться солиднее. Но ночью, выходя в сад, она становилась молодой. Опять становилась такой, какой была, когда убила в Бруклине моего отца.

Она убила его апрельской ночью. У нас был свой дом. Мы жили в достатке. Денег хватало. Отец работал в новой компании, которая занималась электричеством. Он говорил, что скоро весь мир будет залит светом, и это благодаря ему, и Господь встретит его на небесах, освещенных электричеством. Уходя утром, мой отец надевал костюм и шляпу, а вечером возвращался пьяный. Мы с матерью прятались от него в погребе. В моих воспоминаниях Бруклин связан с запахом моря и хранившихся в погребе овощей. С крыши нашего дома был виден Шипсхедский залив. Название мне не нравилось, но нравилось сидеть на крыше, смотреть на синий горизонт, слушать разговоры соседей и шум трамваев. Когда наступали сумерки, мать окликала меня, и мы спускались в погреб, как делают люди в некоторых городах, ожидая торнадо. Нам торнадо заменял отец. От него мы и прятались.

Иногда отец приводил домой женщин, и мать зажимала мне уши, чтобы я не слышала, что творится наверху. Иногда он прибегал к хитрости. Все затихало, и мы думали, что он без сознания лежит на полу, а на самом деле он подстерегал нас в гостиной. Что он вытворял, я не решусь рассказать. Мы стараемся забыть его имя — его звали Уильям Уэнтуорт. Он был вице-президентом электрической компании, от него пахло дымом. Мы стараемся забыть все, что он делал с нами, но такое не забывается. Он работал на Эдисона, которого называл величайшим гением человечества. Электричество проникало всюду, словно змей, и зажигало в городах огни. В январе с помощью электричества казнили слониху в Луна-парке на Кони-Айленде. Летом мать водила меня посмотреть на эту слониху, и мы через решетку кормили ее орехами. Слониху звали Топси — смешное имя для такого огромного существа. Она вела себя деликатно, аккуратно брала с ладоней орехи.

Потом стали говорить, что Топси не поддается дрессировке и представляет опасность. Она затоптала троих дрессировщиков, по крайней мере один из них прославился своей жестокостью и садизмом. Знающие люди сообщали, что он для забавы прижигал Топси сигаретами и у нее все тело было в следах от ожогов, но ни одно из этих сообщений не попало в газеты. Мой отец всю неделю провел в приподнятом настроении. Он являлся одним из главных действующих лиц. Задуманное мероприятие должно было продемонстрировать, что Эдисон лучше понимает природу электричества, чем Вестингхаус, которого отец презрительно называл выскочкой. Это была битва гигантов, и несчастному созданию, не принадлежащему к человеческому роду, выпало стать решающим аргументом в пользу того, что предложенный Эдисоном метод электрификации мира является совершенно безопасным в отличие от метода Вестингауса, который со своим жидким освещением поджарит нас всех заживо.

Тысячи людей пришли посмотреть, как будет умирать Топси. Моя мать считала, что влечение к подобным зрелищам служит доказательством глубинной жестокости человеческих существ. Мы с матерью не походили на других людей. Уж если на то пошло, мы предпочитаем оставаться в темноте. В погребе мы прекрасно обходились свечой. Мы не желали стать частью толпы, которая с улюлюканьем смотрит, как мучается умирающее животное. Мы пошли, потому что отец настоял. Мы оказались среди тех, кто аплодировал от нетерпения, требуя, чтобы зрелище началось поскорее, но мы не хлопали в ладоши. Картина было чудовищная. Слониху связали веревками и прикрепили крюками к помосту. К лапам привязали деревянные сандалии с медными электродами. Мы стояли в заднем ряду, но я на миг перехватила взгляд Топси. Она смотрела прямо на меня. Я не выдержала и отвернулась. Потом мать рассказала мне, что последний смотритель слонихи сидел рядом на скамейке и плакал. Она сказала, что хотела бы встретить такого мужчину — который сострадает горю, а не причиняет его.