Тьерри Коэн - Я сделаю это для тебя

Родители помирились с Бетти, когда мы решили пожениться.

Я считал свадьбу делом будущего, счастливым событием, которое когда-нибудь потом, увенчает нашу любовь. Меня все устраивало, наше счастье не нуждалось в подтверждении, в сертификате соответствия, но, когда Бетти приняла решение, я легко согласился. Я доверял ее суждениям, желаниям и интуиции. Думаю, она хотела утвердить меня в социальной роли, чтобы я взял на себя ответственность и не откликнулся в один прекрасный день на зов свободы. Бетти понимала, как сильно я ее люблю, но время от времени спрашивала себя, перевесят несколько месяцев страсти и совместной жизни годы моей бродячей жизни или нет. Она торопила события еще и потому, что хотела поставить родителей перед свершившимся фактом, навсегда лишить их надежды, что когда-нибудь она от меня уйдет.

Бетти оказалась права.

После свадьбы перед нами открылось безбрежное будущее. Я почувствовал себя настоящим мужчиной, отвечающим не только за себя, но и за семью. Родители Бетти поняли, что решение дочери окончательно и бесповоротно, и сдались. Меня пригласили на обед, и мы зарыли топор войны, но я хорошо помню свирепый взгляд отца Бетти и любопытство в глазах матери. Я тогда был всего лишь начинающим торговым агентом — с перспективами, но без денег. Уважение тестя и тещи росло пропорционально увеличению моих доходов.

Мы решили устроить скромную церемонию, чем несказанно порадовали родителей: им не пришлось краснеть от стыда перед своими друзьями и знакомыми.

Помню выражение их лиц при виде зала в глубине ресторана, где толпилось человек тридцать гостей. Когда ребята подошли их поприветствовать, моя теща тут же сняла серьги и кольца: от нее не ускользнул оценивающий взгляд Витто. Никогда не забуду, с каким высокомерием они смотрели на моего пожилого, застенчивого отца, а тот смущался и чувствовал себя неловко с новыми родственниками: ну еще бы, он — какой-то там мелкий чиновник, а они — утонченные зажиточные буржуа. Но главное и самое счастливое мое воспоминание — красавица Бетти в простом белом платье.

Мой отец готов был сдувать с Бетти пылинки. Он надеялся, что наше семейное счастье продлится дольше, чем его собственное. Когда Бетти пригласила его на вальс, он стал пунцовым от смущения, неловко встал и подал ей руку. Они закружились в танце, папа совершенно воспрял, и я увидел на его лице улыбку. Наверное, он воображал, что кружит в танце любимую жену.

Мои друзья, с которыми я теперь встречался раз в неделю — мы заходили вечером в «Маленький Париж» выпить по стаканчику, — тоже сплясали с Бетти. Они восхищались, и завидовали, и благородно прощали разлучницу, раз уж она делала меня таким счастливым.

Парни весь вечер развлекали гостей. Они устроили безумные пляски, но я знал, как им грустно. Мы расставались, я уезжал в Париж, и этот вечер был прощальным.

Когда последний гость простился и покинул ресторан, друзья подошли ко мне, и лица их были печальны. Я тогда не знал, что мы нескоро увидимся. Мы ничего друг другу не сказали, ничего не решили, но они всё поняли. Там, куда я собирался, жили по другим законам, и эти законы им не подходили.

Диджей собирал оборудование, все мы были слегка пьяны и переполнены чувствами, и они на свой манер, не очень умело, но гордо выразили мне свою любовь, хотя прежде мы считали это недостойным мужчин и даже не обнимались при встрече или расставании.

— Позаботься о себе, братишка, — велел Соломон. — Мне будет тебя не хватать.

— Мы вообще-то не так далеко уезжаем, — ответил я, — Париж в двух часах езды на поезде.

Он кивнул и печально улыбнулся.

— Вспоминай о нас, — буркнул Реми. — Хоть иногда.

— Да, думай о нас, — шепнул мне на ухо Витто и пошутил: — Окажешься среди богатеньких, дашь нам наводку…

— Я поступлю как ты, — бросил мне Набиль, — женюсь на такой же классной бабе и остепенюсь.

Бартоло промолчал. Повернулся ко мне спиной, поднял на прощанье руку и вышел.

Мои друзья.

Люди чести.

Мохтар Эль-Фассауи.

Тридцать два года, высокий, стройный плейбой в сшитом на заказ костюме с кейсом «Вуиттон». Я узнал его в первый же визит к дому шейха. Прочел о нем статью в газете, где о нем писали как о бизнесмене с сомнительной репутацией. Его подозревали в вымогательстве, отмывании денег и других финансовых нарушениях, но проблем с правосудием у него никогда не было.

За две недели он трижды побывал у шейха. Встречи более чем странные, учитывая разницу в образе жизни. Эль-Фассауи воплощал в себе все, с чем боролся шейх: ассимилированный араб, жадный до денег и красивых женщин, оскорбительно высокомерный, даже презрительный в отношениях с религиозными деятелями, считающий мусульман ретроградами и предпочитающий им жителей западного мира с их беззаботностью, культом удовольствий, любовью к роскоши, блеску, искусству.