Славомир Мрожек - Валтасар

Как я и надеялся, эта история — или, если угодно, скачок в развитии моей личности — закрепила за мной репутацию общепольского, а не только краковского писателя. И значительно способствовала моей популярности. Участились предложения перебраться в Варшаву. Но, хотя в Кракове меня все больше угнетали мои жилищные условия, я сопротивлялся соблазну. И даже мое окно, из которого был виден курган Костюшко, оставалось мне дорого. Так что я мирился с отсутствием ванны и ходил в мужскую баню.

Но перелом в моей жизни все же вскоре произошел. Именно когда я меньше всего этого ожидал.

Посланцем судьбы на этот раз явился Ян Щепанский — заядлый путешественник с той поры, как оттепель приоткрыла границы. Вернувшись из Гарвардской «Summer School» [126] Летняя школа (англ.). , он рекомендовал профессору Генри Киссинджеру, который эту школу опекал, на следующий год — меня. «Summer School» функционировала каждое лето, в июле и августе. Участником мог стать любой, не достигший тридцати лет, но уже проявивший себя в политике, экономике или искусстве. Из какой он страны, совершенно неважно. Я отвечал этим условиям. Чтобы получить паспорт, тем более для поездки в Соединенные Штаты, необходимо было начать действовать немедленно. Написать заявление, собрать кучу бумаг, набраться терпения и — ждать.

Я покинул Польшу в конце июня 1959 года. Из Варшавы прилетел в Лондон, провел ночь в гостинице и оттуда поездом отправился в Плимут — последний порт на Ла-Манше, откуда большие пароходы отплывали в Америку.

Пароход, на который я попал, назывался «United States». Пароход был вполне современным, тем не менее, после нашего рейса он простоял в порту много лет. Позже я прочитал, что из него сделали туристический лайнер — начиналась эра реактивных самолетов.

Заняв свое место в каюте, я с большим интересом ждал будущих попутчиков. Вскоре почти одновременно появились оба. Один — швед, другой — турок. Швед, как и положено шведу, — длинный худой лысеющий блондин с высоким выпуклым лбом. А вот турок я раньше никогда не видел, так что сравнивать было не с кем. Запомнились волосы ежиком, круглое лицо и аккуратно подстриженные усы. При ближайшем знакомстве турок оказался человеком добродушным, с чувством юмора. Швед — профессор университета — сотрудничал с крупной газетой «Svenska Dagbladet». Турок — юрист в каком-то маленьком (а может, и большом) городе в турецкой глубинке. Одним из условий для кандидата было знание английского языка, так что оба говорили по-английски.

Знакомиться начали сразу же. Я заявил, что, как отсталый поляк, не умею пользоваться современным оборудованием, и обратился за помощью к шведу. Ко мне присоединился турок, утверждая, что в отсталости не уступает поляку. Швед объяснил нам обоим принципы действия сантехники, и между нами воцарилась гармония.

Плавание длилось пять дней. Мы быстро усвоили пароходную дисциплину, вовсе не обременительную. Пароход был огромный — на нем размещалось около двух тысяч пассажиров. Я никак не мог разобраться в иерархии экипажа. Понаслышке знал, что капитан — высшая власть на пароходе — появляется среди пассажиров редко. Но уже то, что я находился на океанском лайнере, было для меня непривычно и ново.

На рассвете пятого дня мы миновали Статую Свободы. Как каждый поляк, завидев ее, я испытал волнение. Проблема свободы в то время была для меня весьма актуальной. С палубы нам казалось, что движемся не мы, а все остальные пароходы. Так мы величественно продвигались, пока наконец не показались длинные ангары и набережная. Мы вошли в нью-йоркский порт.

На набережной встречающие махали руками знакомым, пассажиры в ответ тоже махали. Некоторые от волнения глотали слезы. Потом прибывшие сходили по трапу и попадали в объятия встречающих.

Уладив иммиграционные формальности, мы сели в ожидавшие нас автобусы и двинулись в путь. Я впервые мог разглядывать улицы Нью-Йорка.

Запахи Америки показались мне уникальными и неповторимыми. Америка неизбежно ассоциировалась с автомашинами и автострадами. Прибыв в Гарвардский кампус и выйдя из автобуса, я неожиданно очутился среди ветвистых деревьев старой доброй Англии XIX века. Но это было исключение — человек тут служил лишь придатком к машине. Уже это свидетельствовало, что Америка и Европа (особенно Восточная) существовали в разных цивилизациях.

Мне определили место в одноэтажном кирпичном домике на двух жильцов. Так строили сто лет назад в университетских кампусах. Узкие высокие окна с тонкими черными рамами и сетками от комаров. Стояла жара, парило — и так продолжалось все два месяца. Удобно оборудованная квартира состояла из двух отдельных спален и общей гостиной. Во второй комнате поселился журналист из французкого еженедельника «L’Esprit». Турка я лишь изредка видел в столовой и на общих автобусных экскурсиях. Но со шведом мы подружились и ежедневно встречались за кружкой пива либо стаканом виски в ресторане вне кампуса.