— Дальше нельзя, — предупреждает Джамиль. — До демаркационной линии всего ничего. Вон слева развалины дома, а за ними уже простреливаемая зона.
Он кивает на гору почерневшей щебенки и каменных обломков.
— В прошлую пятницу "Исламский джихад" казнил здесь двух предателей. Вон их тела. Раздулись, как воздушные шары.
Я осматриваюсь. Вид у квартала такой, словно из него всех эвакуировали. Лишь группа иностранных тележурналистов под усиленной охраной снимает руины. Черт знает откуда появляется внедорожник, ощетинившийся «Калашниковыми», пролетает мимо, с душераздирающим визгом покрышек сворачивает в боковую улицу; поднятое им облако пыли долго висит в воздухе.
Где-то поблизости слышатся выстрелы, потом опускается мрачная тишина.
Джамиль проезжает назад до развязки, всматривается в угрюмый переулок, взвешивает «за» и «против» и решает попусту не рисковать.
— Дурной знак, — говорит он. — Совсем нехорошо. Не вижу ополченцев из "Бригад мучеников Аль-Аксы". Обычно здесь всегда стоят трое-четверо и сообщают, какая обстановка. А если никого нет, значит, западня.
— Твой брат где живет?
— Неподалеку от той мечети. Видишь справа остовы крыш? Вот сразу за ними. Но чтобы туда попасть, надо проехать через весь квартал, а он битком набит снайперами. Самый острый момент уже прошел, но еще стреляют. Солдаты Шарона контролируют большую часть города, основные магистрали перекрыты. Они нам даже подъехать не дадут: боятся машин со взрывчаткой. А наши ополченцы на нервах и сначала стреляют, потом спрашивают документы. Плохой мы с тобой выбрали день, чтобы ехать к Халилу.
— Что ты предлагаешь?
Джамиль проводит языком по синеватым губам.
— Не знаю. Я этого не предвидел.
Мы встречаем две машины Красного Креста, следуем за ними на расстоянии. Вдалеке падает снаряд, потом второй. В пыльном небе, как шмели, гудят два вертолета с ракетами наизготовку. Мы осторожно едем в хвосте у машин "скорой помощи". Целые кварталы взорваны или стерты с лица земли танками и бульдозерами. На их месте зияют отвратительные пустыри, заваленные грудами обломков и искореженным железом; здесь встали лагерем колонии крыс и ждут мига, когда островки их владений сольются в единую империю. Ряды руин, возносящие к небу свои искалеченные фасады, напоминают о былых улицах, стертых в порошок; надписи на стенах заметнее трещин. И отовсюду: из-за куч щебня и мусора, из-под остовов раздавленных танками машин, от изрешеченных осколками заборов и умирающих скверов — отовсюду наползает ощущение, что уничтоженные призраки вот-вот воскреснут, отовсюду исходит почти полная уверенность в том, что бесы прошлого теперь так привязчивы, что ни одному одержимому и в голову бы не пришло отделываться от них.
Две «скорых» въезжают в лагерь, населенный мрачными привидениями.
— Беженцы, — поясняет Джамиль. — Из тех разрушенных домов. Сюда ушли.
Я не отвечаю; я в ужасе. Дрожащей рукой вынимаю пачку сигарет.
— Можно мне одну?
"Скорые" останавливаются перед каким-то зданием; рядом в нетерпеливом ожидании столпились женщины, детишки вцепились в их подолы. Водители выскакивают из машин, открывают двери, достают продукты и начинают энергично их распределять; вокруг образуется толчея.
Джамиль потихоньку, с остановками пробирается вперед, поворачивая обратно всякий раз, когда нас пугает выстрел или какая-то подозрительная тень.
В конце концов мы добираемся до сравнительно мало пострадавших кварталов. Здесь нервно суетятся ополченцы в камуфляже и еще кто-то в масках. Джамиль объясняет, что машину придется оставить в гараже и что теперь мы можем рассчитывать только на крепость наших ног.
Преодолев бесконечные, кишащие разгневанными людьми улицы, мы подходим к дому Халила.
Джамиль громко стучит в дверь; никто не отвечает.
Сосед сообщает, что Халил и его семья несколько часов назад уехали в Наблус.
— Вот черт, ну и облом! — восклицает Джамиль. — Он хоть сказал, куда именно в Наблус?
— Он не оставил координат… Он знал, что ты собирался приехать?
— Я не смог с ним связаться! — Джамиль в бешенстве: весь путь проделан впустую. — Джанин же отрезан… А почему он уехал в Наблус, можно узнать?
— Да как тебе сказать — уехал, и все. Что, по-твоему, здесь делать? Воды нет, электричества тоже; жрать нечего, а глаз ни днем ни ночью не сомкнешь. Если бы у меня был родственник, к которому я мог бы уехать на время, я бы точно так же поступил.
Читать дальше