Ясмина Хадра - Теракт

Я вижу, что она в панике, и спешу ее успокоить.

— Ничего страшного не происходит, Лейла. Это же я, твой брат, у меня нет ни оружия, ни наручников. Мне было бы досадно причинить тебе неприятности, ты прекрасно знаешь. Не затем я приехал, чтобы было плохо тебе и твоей семье… Где мне найти Ясера? Пусть лучше он прольет на это дело хоть какой-то свет.

Лейла умоляет меня не рассказывать мужу о нашем разговоре. Я обещаю. Она называет адрес маслобойни, на которой работает Ясер, и провожает меня до порога, чтобы своими глазами увидеть, как я ухожу.

Выйдя на площадь, я пытаюсь поймать такси, но тщетно. Проходит с полчаса, и я уже тянусь за телефоном, чтобы позвонить Ким, но тут частный водитель предлагает отвезти меня, куда я скажу, за несколько шекелей. Это молодой парень, крепкий, с насмешливыми глазами и причудливой бородкой. Он с нарочитой угодливостью распахивает передо мной дверцу и чуть не силой впихивает меня в свою колымагу с вытертыми сиденьями.

Мы огибаем площадь и выезжаем на разбитую дорогу; разросшийся поселок остается позади. Лавируя среди машин, едущих как бог на душу положит, мы наконец выруливаем на поле, пересекаем его и оказываемся на шоссе, проложенном по холмам.

— Ты сам-то не из этих мест? — спрашивает водитель.

— Нет.

— К родственникам приехал или по делам?

— И то и другое.

— Издалека?

— Да как сказать.

Водитель покачивает головой.

— Ты не из тех, кто любит поболтать, — говорит он.

— Сегодня — не из тех.

— Заметно.

Мы проезжаем несколько километров по пыльной дороге, не встретив ни души. Солнце лупит по каменистым выпуклостям холмов, которые, прячась друг за другом, словно следят за нами.

— А я вот не могу, когда рот на замке, — опять вступает в разговор водитель. — Если не буду болтать, лопну.

Я молчу.

Он откашливается и продолжает:

— Сроду не видел таких чистых и холеных рук, как у тебя. Ты часом не врач? Только у врачей такие безупречные руки.

Я смотрю на сады, которые тянутся вдаль насколько хватает глаз.

Выведенный из себя моим молчанием, водитель фыркает, потом, порывшись в ящике для перчаток, находит какую-то кассету и вставляет ее в магнитолу.

— Вот послушай-ка это, мой друг, — восклицает он. — Тот, кто не слышал, как проповедует шейх Марван, полжизни потерял.

Он поворачивает ручку громкости. Салон заполняется смутным гулом, который прорезают экстатические выкрики и продолжительные рукоплескания. Кто-то — вероятно, оратор — стучит пальцем по микрофону, добиваясь тишины. Гомон постепенно стихает, и в сосредоточенное молчание проливается чистый голос имама Марвана:

— Что может быть великолепнее лика Господа, братья мои? Сыщется ли в этом бренном, переменчивом и легковесном мире такая ценность, ради которой можно отвратить взор от лика Аллаха? Но какая же? Лживая мишура, внушающая ужас простодушным и убогим? Обольщения порока? Миражи, таящие в себе гибельные ловушки, заманивающие обмороченных в смертоносную пустыню, где некуда скрыться от ярости солнца?.. В последний день, когда земля станет горсткой праха, когда обманные мечты отлетят от развалин наших душ, какой ответ мы дадим на вопрос о том, что мы сделали со своей жизнью? Что ответим, когда спросят нас всех, больших и малых: "Что сделали вы со своей жизнью, что сделали с пророками моими, благодеяниями моими, что сделали со спасением, которое я вам вверил?.." И в этот день, о братья мои, не помогут ни богатство, ни связи, ни союзники, ни приверженцы. (Слышны возгласы, быстро стихающие, когда вновь звучит голос шейха.) Истинно, братья, богатство человека есть не то, чем он владеет, но то, что он по себе оставляет. Что оставим по себе мы?.. Родину? Какую? Историю? Какую? Памятники? Где они? Памятью предков заклинаю, покажите… Ежедневно и ежечасно нас втаптывают в грязь, предают неправому суду. Ежедневно и ежечасно танки давят нас, опрокидывают наши машины, разрушают наши дома и без предупреждения стреляют по нашим детям. Ежедневно и ежечасно мир становится свидетелем наших бед…

Я протягиваю руку и с ожесточением нажимаю на кнопку; кассета выскакивает из магнитолы. Водитель столбенеет. Глаза у него вылезли из орбит, челюсть отвисла. Придя в себя, он кричит:

— Ты что делаешь?

— Не люблю проповедей.

— Что-о? — он задыхается от негодования. — Ты что, в Бога не веришь?

— В святых не верю.

Он с такой силой ударяет по тормозам, что машина с заблокированными колесами скользит еще метров десять и застывает на середине дороги.