Тут, к моему великому удивлению, я беру ее руки в свои. Мне кажется, что в ладонях у меня копошатся два воробышка. В моей ласке столько осторожности, что плечи Ким сжимаются; в глазах у нее стоят застенчивые слезы, и она пытается скрыть их за такой улыбкой, которой мне не случалось видеть ни у одной женщины с тех пор, как я научился их приручать.
— Я буду очень осторожен, обещаю. Я не собираюсь мстить или разрушать их сеть. Просто хочу понять, как женщина моей жизни вычеркнула меня из своей, почему та, которую я любил без памяти, обратила свой слух к чужим поучениям, а не к моим любовным сонетам.
Тяжелая слеза, сорвавшись с ресниц моего ангела-хранителя, быстро скользит по щеке. Ким, удивленная и смущенная, пытается ее вытереть; мой палец оказывается проворней и подхватывает слезу в тот миг, когда она достигает уголка губ.
— Ты потрясающий человек, Ким.
— Знаю, — говорит она и заливается смехом, который вот-вот обернется рыданием.
Я вновь беру ее ладони и сжимаю их изо всех сил.
— Не стану говорить, что без тебя мне бы всего этого не пережить.
— Не сегодня, Амин… Давай как-нибудь в другой день.
Ее губы дрожат в грустной улыбке. Она пристально смотрит мне в глаза, прогоняя чувство, от которого тускнеет ее взор. Позабыв обо всем, я гляжу на нее и, сам того не замечая, до хруста стискиваю ей пальцы.
— Спасибо, — говорю я.
По настоянию Ким в Вифлеем мы отправимся вместе. Только при этом условии она позволила мне этот риск. Она хочет быть рядом. Ну хотя бы ради того, чтобы побыть моим шофером, прибавила она. Запястье еще не до конца зажило, и мне по-прежнему больно поднимать сумку или держать руль.
Я пытался ее разубедить, но она не поддалась на уговоры.
Она предложила для начала поселиться в летнем доме, который ее брат Вениамин купил в Иерусалиме, а потом, чуть оглядевшись и увидев, какой оборот приняли дела, разработать план. Я хотел ехать немедленно. Она упросила меня подождать, пока она прооперирует пациента и попросит у Эзры Бенхаима неделю отпуска. Эзра пытался понять, чем вызван столь спешный отъезд. Ким ответила, что ей нужно отдохнуть, и других вопросов он не задавал.
На следующий день после операции мы ставим дорожные сумки в багажник «ниссана», заезжаем ко мне за некоторыми вещами и недавними фотографиями Сихем и берем курс на Иерусалим.
Останавливаемся один раз — перекусить в придорожном кафе. Погода прекрасная, и движение напряженное, как летом, в сезон отпусков.
Словно грезя наяву, мы проезжаем через Иерусалим. Я не был в этом городе больше десяти лет. Его лихорадочное оживление и переполненные народом лавчонки воскрешают во мне воспоминания, которые я считал давно канувшими в небытие. Образы с пронзительной яркостью вспыхивают в моем мозгу, возвращаются, кружатся в вихре запахов старого Иерусалима. Здесь, в этом городе, я в последний раз виделся с матерью. Она приехала к своему умирающему брату. На его похороны собралось все племя; некоторые прибыли из таких дальних стран, что старики пугались: уж не из чистилища ли? Мать ненадолго пережила потерю того, в ком видела подлинный смысл своей жизни, раз мой отец был невнимательным мужем, а меня отобрали у нее годы, проведенные мной в интернате, и долгие странствия.
Вилла Вениамина стоит на окраине еврейского города, среди других приземистых, выжженных солнцем строений. Словно повернувшись спиной к легендарным стенам Иерусалима, она вглядывается в сады, сбегающие по каменистым холмам. Место укромное, удаленное от мира с его беспорядочной суетой; сюда едва доносятся пронзительные крики детей, которых, впрочем, не видно. Под третьим цветочным горшком у входа во внутренний двор Ким, как и сказал ей брат, оставшийся в Тель-Авиве, находит ключи. Дом маленький и низкий, с лоджией, выходящей в крошечный тенистый дворик, ревниво укрытый жадными побегами дикого винограда. Фонтанчик в виде бронзовой головы льва стоит над заросшей терновником канавкой; рядом — кованая железная скамейка, небрежно выкрашенная зеленой краской. Ким отводит мне комнату рядом с заваленным книгами и рукописями кабинетом. Там стоит узкая кровать с унылым продавленным матрасом, дешевый стол с пластиковым покрытием и табурет. Вытертый до основы ковер из последних сил пытается закрыть трещины на старом паркете. Я бросаю сумку на кровать и жду, когда Ким выйдет из ванной, чтобы сообщить ей о своих планах.
— Отдохни сначала.
— Я не устал. Сейчас полдень, у сестры наверняка кого-нибудь застану. Не беспокойся, я возьму такси.
Читать дальше