Александр Мильштейн - Контора Кука

Пока вы к ним не подходили, зеркала казались кривыми, пространство в них искажалось, шло волнами, но когда вы смотрели на себя вблизи, то находили себя отнюдь не в «комнате смеха» — как можно было ожидать, вблизи зеркала каждый раз оказывались обычными зеркалами, кривизна их была достаточно мала, и Паша всё это успел уже, конечно, изучить раньше…

И теперь он сразу убедился, что его лицо не стало похоже на газету, которую он только что выбросил в урну — большой морщинистый ком букв… часть которых, впрочем, была теперь в его голове… но на взгляде его это, как, между прочим, и всё другое его чтение, то есть не только серьёзных газет, но и книг, никак не отражалось, и, глядя на себя в зеркало, Паша подумал, что скорее его можно принять за читателя газеты «Bild».

До поезда было ещё семь минут, и он пошёл по платформе. Просто так — он не помнил, в какой вагон лучше садиться, — он ехал в гости к людям, у которых был всего один раз, давно, — от нечего делать дошёл поэтому до другого конца перрона — раз всё равно, в какой вагон, первый или последний…

Проходя мимо них, он ещё поглядывал в эти чередующиеся вертикали… думая при этом вскользь что-то почти уже абстрактное… — ну, что такое чередование зеркала с металлом… что-то напоминает… то есть не только старые «металлические трипы», но, может быть, вообще, аллегорию всей… Однако до более глубоких обобщений Паша, как обычно, не успел дойти — тут перрон кончался, и внимание Паши переключилось с зазеркалья на пару, незаметно проникшую в подземелье… может быть, как раз из одного из зеркал… прорвав пленку амальгамы… и всё ещё были какие-то матовые, свинцом налитые…

Хотя он мог просто не заметить, как они спустились по эскалатору…

И всё же трудно было поверить, что они могли только что там появиться, — казалось, что они сидят на этой скамейке в ауте уже не первый тайм, да…

Или это вообще уже полный «аут оф тайм»…

Да, на последней скамейке сидели… двое, как будто вырубленные когда-то в одночасье — они были полностью неподвижны, и у него голова была запрокинута назад, рот приоткрыт, а женщина повалилась налево, преломилась пополам, ноги остались в таком положении, как будто она продолжала сидеть, а не лежать, но верхняя половина её вот именно лежала… на решётке соседнего сиденья, а рука повисла, доставая кончиками пальцев до каменного пола.

Оба были «люмпен-готического» вида: синие грубые татуировки, синие круги вокруг глаз, а может и синяки, и не только на лице… в белой майке — он, в чём-то кажущемся грязным — она, такие утомлённые тела бессонницы, заблудившиеся в подземелье кривых зеркал… жутковатые, как и сам… этот весь… зеркально-металлический бункер, ну да, в особенности когда он вот так пуст…

Возле них ещё стояла коляска, но Паша почему-то был уверен, что там находится что-нибудь неодушевлённое, какая-то утварь, скажем, пустые бутылки или полные наполовину… но обойдя коляску, он увидел, что там — под синей крышей «кибиточки» — сидит дитя.

Да-да, дитя. Сидело там и красило губы помадой… Пухлая блондинка, с хвостиком, какая-то большая — как Паше показалось — для такой коляски, года два уже, не меньше, если не три…

Дитя хитро подмигнуло Паше, улыбнулось и… снова стало краситься.

Паша хотел было сходить домой, взять камеру и вернуться…

Семёнов подарил ему один из своих аппаратов и не то чтобы заразил его этим зудом, нет, — он уже после отъезда фотографа сделал ну, может быть, два-три снимка.

Но вот да, иногда ему теперь казалось — может быть, и под влиянием того же Семёнова, — что предметы или людей специально кто-то так расположил и просто… ну, нечестно, что ли, их не снять, это будет штрейкбрейхерство по отношению… к бытию?.. неважно, к чему, но что тебе стоит, просто щёлкнуть, если это уже все готово — реди-мэйд, да…

Но как раз в такие моменты камеры у Паши с собой и не было.

Телефон же у него был не то чтобы допотопный — просто самый простой, Паша не любил навороченные телефоны.

Недавно он был на озере, в более тёплую погоду, чем сегодня, и был там такой момент, когда он так же, как только что… пожалел, что камера осталась на полке в пустой пыльной квартире.

С другой стороны, как бы он всё это собрал в одном кадре…

Делать «серии» — это уже было бы слишком, максимум, что Паша мог себе представить, это один-два кадра.

А на озере был небольшой мыс с высокими соснами, который «местные» называли «попугаев остров».

Но когда он в первый раз это увидел, он ещё название не подслушал и думал, что его «глючит», «…оптический обман…» — назвал он уже было это явление, вспомнив почему-то Хармса, ну да… когда увидел сидящего на ветке… не мужика, но очень большого «ару», жёлто-зелёного, а потом выше — второго — пурпурного с синими крыльями…