Костас Кодзяс - Забой номер семь

– Ах, Леонидас! Насколько я была бы спокойнее, если бы наша девочка сейчас имела свои домик. Коливас (двоюродный брат судьи) оказался умнее. Его дочка вышла замуж за врача, хирурга… – укрыв больного одеялом, продолжала бормотать жена. – Коливас выстроил себе домик, а ты нет. Ты всегда был до глупости честный… Чего молчишь?

Умирающий мычал, спрятав лицо в подушку. Вдруг он сел и так вцепился в одеяло, словно хотел разорвать его. Он пытался закричать, но ему не удалось издать ни звука. Потом началась агония, и, не приходя в себя, он скончался…

Американец заказал еще одну бутылку шампанского. Официант тотчас доложил об этом хозяину. Пришел важный Карабецос и поклонился с подозрительной предупредительностью.

– Что угодно, мистер?

– Bottle, [27]– пролепетал тот заплетающимся языком.

– Three hundred [28]драхм, – ответил с улыбкой Карабецос.

Посетитель смущенно осклабился и указал пальцем на свои золотые зубы. Лицо его оживилось.

– Bottle, champagne, [29]– с трудом выговорил он.

Хозяин не понял и собирался повторить еще раз, сколько стоит вино, но американец засунул руку себе в рот и вытащил челюсть с золотыми зубами. Физиономия его сморщилась, он сразу постарел лет на двадцать. Даже его смущенная улыбка казалась теперь отталкивающей. София вся сжалась, чтобы не закричать от ужаса. Карабецос взял челюсть в руки и, внимательно осмотрев ее, приказал официанту подать шампанское.

Опять старый музыкант задыхался от кашля. Он вытирал рот, а пианист, чтобы заполнить паузу, изо всех сил бил по клавишам. Американец обнял своей огромной ручищей Софию. Они чокнулись. Он продолжал беседовать с ней. Если бы она понимала, что бормотал он своим беззубым ртом прямо ей в лицо, она узнала бы историю маленькой девочки. Девочку звали Алис. У Алис были такие же золотые волосы, как у Софии. Прежде чем покинуть домик на окраине города с небоскребами, он вырезал ей из дерева лошадку. Хотя он был простым, неотесанным шофером, может быть совсем неподходящим для службы в дипломатических миссиях, его с детства тянуло к скульптуре. И дочка его приходила в восторг от разных зверюшек, которых он вырезал ей в часы досуга. А письмо… он получил его сегодня утром. Жена ничего от него не скрыла. Она обо всем написала ему с тысячью подробностей, как обычно пишут женщины: как она побежала за врачом, потому что у Алис подскочила температура, как меняла девочке простыни, сколько времени осматривал ее доктор… в как ее спешно увезли в больницу. Потом Алис подключили к механическим легким. Его жена с утра до вечера сидит у изголовья дочки, прислушиваясь к ритмичному дыханию огромных легких. И сам он слышит его беспрерывно с той минуты, как получил письмо.

Но София не понимала ни слова и, мертвенно-бледная, не сводила глаз с голых щиколоток американца. На его лицо после того, как он вытащил челюсть, она не могла глядеть.

Он погладил Софию по щеке. В нем, поглощенном своим горем, внезапно проснулась необузданная чувственность. Его рука скользнула к ней за пазуху… София почувствовала, как он присосался к ее уху. Вдруг она откинулась назад и потеряла сознание.

Американец вскочил и поднял ее на руки. Сбежались девушки, официанты. Ее принесли в кабинет Карабецоса и опрыскали водой. Как только она пришла в себя, Клеархос оттолкнул американца и девушек, стоявших вокруг Софии.

– Пойдем, пойдем! – накинув ей на плечи пальто, вне себя закричал он.

Когда Карабецос попытался задержать их, Клеархос ударил его кулаком в живот, и тот упал, пошатнувшись.

– Пойдем! – заорал он опять и, схватив Софию за руку, потащил ее к двери.

София жила в меблированных комнатах в доме старухи вдовы, красившей волосы в рыжий цвет. Две другие комнаты старуха сдавала почасно разным парочкам. Они поднялись на цыпочках по деревянной, вымытой до блеска лестнице.

– Только бы не услыхала хозяйка и не завела разговор, она очень болтливая, – сказала София и потянула Клеархоса за рукав вперед по коридору. Когда они оказались в комнате, она заперла дверь и устало опустилась на кровать.

– Полежи немного.

– Клеархос, отчего ты такой бледный? Не заболел ли?

– Пустяки. Я здоров.

Подойдя к умывальнику, Клеархос налил в таз воды и умылся. Он медленно вытирал лицо. В этой убогой комнатке на окне висели серые занавески и пыльная лампа мерцала, как ночник. Сначала он посидел немного на стуле потом встал, подергал занавески, повертел в руках безделушки Софии, стоявшие на туалете, затем принялся опять за занавески. Он готовился заговорить с ней об этом, и беспокойство его все росло.