Александр Шабашкевич: Дважды убитый

Днестр у села Парканы они пересекли спокойно по широкому автомобильному мосту, хотя на левом берегу кое-где стояли загораживающие путь бетонные плиты, возле которых дежурили серьезные мужики с дубинками. Такие же мужики стояли и на въезде в Тирасполь. «И здесь что-то затевается», — отметил про себя Барс. Он укрепился в своей мысли, когда оказалось, что проехать через центр города оказалось невозможным: центральная площадь была забита митингующими.

Оставаться тут на ночлег не хотелось. И Барс, преодолевая усталость, направил машину по Одесскому шоссе к морю.

Войдя в собственную приемную, Готтлиб сразу же увидел сидящего в кресле Вилли Бона и, вытаращив глаза, остановился.

— А вы что здесь делаете, Вилли? — ошарашенно спросил комиссар. — Вы же арестованы!

Бон в ответ только криво усмехнулся и показал головой на дверь кабинета.

В кабинете комиссар застал целую толпу. Какие-то люди рылись в шкафах и на полках, переворачивали всю документацию, швыряли на пол бумаги, а на вошедшего комиссара даже внимания не обратили. За его столом, удобно расположившись в кресле, восседал Имре Варга.

— Что все это значит, Имре? — кинулся к нему комиссар.

— Обыск, — спокойно ответил Имре.

— Какой, к черту, обыск? В чем дело?

К Готтлибу из глубины комнаты подошел высокий человек в цивильном черном костюме, предъявил удостоверение сотрудника министерства внутренних дел и объявил:

— Господин комиссар, приказом министра вы отстранены от должности. Временно исполняющим обязанности комиссара назначен ваш заместитель Имре Варга.

— А в чем дело? Почему обыск?

— Как выяснилось, в предыдущие годы вы активно сотрудничали с коммунистической властью Венгрии.

— А с кем я должен был сотрудничать? — удивился Готтлиб. — У нас другой власти не было. А Варга с кем сотрудничал? С ЦРУ?

— Господин комиссар, я не уполномочен вести с вами дискуссию. Ее вы поведете в другом месте. А пока сдайте, пожалуйста, оружие и удостоверение.

Выходя из кабинета, Готтлиб опять столкнулся с Боном.

— Ну что, комиссар, не повезло? — соболезнующе спросил Бон, посверкивая лысиной. — Бывает. В нашем деле никогда не знаешь, чем закончится. Сегодня ты на коне, а завтра — под конем.

И Вилли тонко засмеялся, обнаруживая недюжинное чувство юмора.

— Как же ты не понимаешь, — объяснял свою позицию Игорь, — что служить родине и какой-то фирме — не одно и то же?

— Да, я не разумею, что означает «служить родине», — отвечала Настя. — Я не знаю, как ей служат. По-моему, все это какой-то древний миф. Я служу в крупной фирме, получаю там неплохое жалованье, а если буду хорошо работать, моя зарплата вырастет. И я буду нормально жить. Это аксиома. Такой у нас порядок. Место работы — это и есть родина! — заявила она, с легким ужасом вдруг почувствовав, что ей все меньше и меньше хочется возвращаться в «Денирс».

— А место, где родилась, где тебя растили, кормили, учили?

— Родилась я, конечно, в Москве, но растили меня мама и отец, пока не погиб на службе родине. Кормили они же. Я бы с удовольствием теперь обеспечивала их, но ты знаешь, что у меня теперь никого нет. Родина — нечто абстрактное. Поэтому ты никогда не поймешь, ей ты служишь или кому-то лично, далекому от интересов того, что ты называешь родиной.

— Нет, ты не понимаешь, — не сдавался Игорь. — Родина — это моя земля, мой народ.

— И много у тебя земли? — усмехнулась Настя. — Может быть, ты крупный фермер? А что касается народа… Я буду счастлива, если кто-нибудь из представителей твоего народа тебя не отыщет в Москве и не застрелит в подворотне или в подъезде.

Они сидели на Ланжероне, на берегу моря, утомленные долгим путешествием и испепеляющей жарой, обрушившейся, как всегда, на Одессу в середине августа. Даже приближающийся вечер не разбавил зноя прохладой, поэтому берег был усеян загорающими.

Игорь уже понимал, что они с Настей — из разных миров. Он почти всю свою сознательную жизнь выполнял приказы и никогда не позволял себе усомниться в правильности и нужности того, что делает. Она жила в разных странах и что такое родина, уже, наверно, просто не понимала. Но что-то их роднило, влекло друг к другу. Может быть, та фотография? В общем, спорить с ней ему почему-то не хотелось. А захотелось вдруг поесть.

На машине они добрались до Аркадии, бросили «жигуленок» у въезда в необъятный парк и пошли по аллеям вниз, туда, где прямо на прибрежной гальке ютились маленькие ресторанчики. Уже совсем стемнело, и официант поставил на столик две маленькие свечи, прикрытые почти игрушечными стеклянными колпачками. Огромная луна скакала на мелкой волне к берегу, и казалось, вот-вот выпрыгнет из моря прямо к их ногам.