Билл Брайсон - Путешествия по Европе

— Мы не ходили в бар при казино.

— Ходили.

— Ходили?

— Ага.

— Точно? — Я ничего не помнил о вчерашнем вечере, кроме вереницы бутылок пива «Бип», мелькавших перед моими глазами, как на конвейере.

Мы приехали на тряском автобусе в рыбацкую деревню, долго купались в теплом море, выпили по паре кружек пива в прибрежной таверне, поймали автобус обратно в Вис, выпили еще пива, заказали обед, потравили анекдоты, выпили еще пива, рассказали друг другу, как живем, и влюбились.

По крайней мере, я. Ее звали Марта. Ей было восемнадцать лет, она была брюнеткой из Упсалы и казалась мне самим совершенством — хотя, надо признаться, к этому времени даже Кац при определенном освещении начал смотреться неплохо. В любом случае я считал ее очаровательной, и — представьте! — она во мне тоже что-то нашла. Марта и другая девушка, Труди, сильно напились и разболтались, главным образом, по-шведски, но мне было все равно. Я глядел на эту шведскую мечту, безнадежно ослепленный страстью, время от времени приходя в себя только для того, чтобы подобрать слюни и глотнуть пива. Иногда она клала руку на мое голое плечо, заставляя мои гормоны пускаться в безумный пляс, а однажды, взглянув на меня, рассеянно погладила мою щеку тыльной стороной ладони. За нее я продал бы свою мать на галеры и воткнул бы кинжал себе в ляжку.

Поздно вечером, когда Кац и Труди ушли пописать, Марта резко повернулась ко мне, притянула к себе мою голову, и я вдруг почувствовал, будто во рту у меня затрепетала рыбка. Она отстранилась от меня со странным мечтательным выражением и выдохнула: «Я совсем свихнулась от страсти».

Я подыскивал слова, чтобы высказать, как люблю ее, но тут случилось нечто ужасное. Она внезапно бросила на меня испуганный взгляд, словно настигнутая снайперской пулей, закатила глаза и бессильно сползла со стула.

Долгое мгновение я сидел с открытым ртом, мысленно крича: «Господи, не допусти этого, старый мудак!» — но она уже умерла для этого мира, как будто ее унес залетевший ненароком НЛО. Я взглянул на небо: «Господи, как же Ты мог такое допустить? Я же католик!»

Появилась Труди. Она, по-матерински засуетившись, сказала: «Нам надо положить ее в постель». Я предложил отнести Марту в номер, рассчитывая, хотя бы коснуться ее пленительных ягодиц, но Труди, как будто догадавшись о моих гнусных намерениях, ничего не хотела слушать. Сильная, как паровоз, она перекинула Марту через плечо и потащила вниз по улице, исчезнув вместе с затихающим в ночи «Спокойной ночи».

Я посмотрел, как они уходят, и мрачно уставился в пивную кружку. Пришел Кац, и по моему лицу понял, что этой ночью слияния обнаженных тел в прибое при лунном свете не состоится.

— Что мне теперь делать? — воскликнул он, опускаясь на свой стул. — Она чуть не кончала от меня возле мужского туалета. Как же не повезло! Что мне теперь делать?

— Надо взять дело в свои руки, — сказал я, но он не уловил юмора. Впрочем, мне тоже было не смешно, и мы провели остаток вечера, мрачно наливаясь пивом.

Молодые шведки больше ни разу нам не попались. Три дня мы бегали как собаки, заглядывали в рестораны, обыскивали пляжи, но ни разу их не увидели. Через некоторое время я стал думать, что они были плодом пьяного воображения. Возможно, Марта никогда не говорила: «Я совсем свихнулась от страсти». Возможно, она сказала: «Я сейчас развалюсь на части». Не знаю. Но поскольку она ушла навсегда, это уже не имеет значения.

Сначала я шел по набережной, глядя на яхты, потом по солнечным дорожкам и внутренним дворикам в самом сердце Сплита. Когда-то этот район, составляющий приблизительно четверть квадратной мили, был дворцом Диоклетиана. Но после падения Римской империи сюда проникли поселенцы и начали строить дома внутри разрушающихся дворцовых стен. То, что когда-то было коридорами, стало улицами, дворы и залы превратились в небольшие городские площади. Теперь дороги — некоторые были такими узкими, что по ним приходилось пробираться бочком — были в основном застроены, и все же через нынешнюю убогость пробивалось былое величие дворца. Многие фасады домов сохранили фрагменты старых построек — лестницы, которые теперь никуда не ведут, колонны, которые уже ничего не поддерживают, ниши, в которых когда-то, очевидно, стояли римские бюсты. Кажется, будто дома, как деревья, выросли из руин. Это производит ошеломляющий эффект. Нигде в Европе нет подобного места.

Я побродил там пару часов, потом пообедал. Был чудный летний вечер, над моей головой проносились стрижи, а в море на волнах лениво раскачивались мачты яхт. Все это было так чудесно, а сумерки опускались так успокаивающе, что я несколько часов просидел на набережной, попивая пиво.