Билл Брайсон - Путешествия по Европе

Я сел на унитаз, глядя как течет вода и думая о том, какая странная вещь туризм. Ты летишь в чужую страну, оставляя дома комфорт, а затем тратишь огромные деньги и время на бесплодные попытки получить те самые удобства, которые не утратил бы, оставшись дома.

Со вздохом я брызнул коричневой водой в лицо и пошел смотреть Стамбул. Это самый шумный, самый грязный и самый деятельный город из всех, что я видел. Везде стоял невообразимый шум — пронзительно сигналили автомобили, кричали люди, завывали муэдзины, протяжно гудели паромы на Босфоре. Везде наблюдалась бешеная активность — люди толкали тележки, разносили подносы с едой и кофе, взваливали на плечи непомерно большие вещи (я видел одного парня с диваном на спине), через каждые пять метров что-нибудь продавали: лотерейные билеты, ремешки для часов, сигареты, поддельные духи.

Через каждые несколько шагов вам предлагали почистить обувь, продать открытки или путеводители, отвести в лавку своего брата, торгующего коврами, — словом, любым способом пытались заставить вас расстаться с какой-нибудь пустяковой суммой. Вдоль Моста Галата, запруженного пешеходами, нищими и носильщиками грузов, выстроились рыболовы, вылавливая из подернутой нефтяной пленкой воды отравленную рыбу. Двое молодых людей пробирались сквозь толпы, ведя на поводке бурого медведя. Никто не обращал на них никакого внимания.

Единственной по-настоящему невыносимой вещью в Стамбуле является турецкая музыка. Укрыться от нее нет никакой возможности. Она обрушивается на вас из двери каждого ресторана, из каждого ларька, торгующего лимонадом, из каждого проезжающего такси. Представьте, что кого-то кастрируют без анестезии под аккомпанемент безумной игры на ситарах, — и получите слабое представление о том, что такое популярная турецкая музыка.

Я прошел мимо Голубой мечети и Айи Софии, отдирая от своих рукавов торговцев, и направился к национальному археологическому музею, но не нашел, и вскоре оказался у входа в большой, красивый и удивительно тихий парк. В нем находился бесплатный зоопарк, очевидно, очень любимый детьми, а в кафешках турецкая пыточная музыка звучала тихо настолько, что ее можно было вынести.

Парк заканчивался потрясающим видом на Босфор. Я занял место в открытой таверне, заказал коку и стал взирать на паромы, непрерывно курсировавшие через Босфор.

Я явно подошел к концу моего путешествия. Передо мной была Азия. Это была крайняя точка, до которой я мог доехать в Европе. Пора было возвращаться домой. Моя многострадальная жена была на шестом месяце беременности. Она сказала мне по телефону, что дети уже начинали звать «папа» всех взрослых мужчин. Трава выросла уже по пояс. Одна из стен сарая обвалилась. У меня было полно работы.

И, должен признаться, я был готов уехать. Я соскучился по семье и привычному домашнему комфорту. Я устал от ежедневных лихорадочных поисков еды и постели, устал от поездов и автобусов, устал существовать в мире чужих людей, устал от постоянного пребывания в состоянии потерянности и растерянности и, кроме того, устал от собственного скучного общества.

Вместе с тем во мне сохранялось иррациональное желание продолжать путешествовать. В загадочном механизме путешествий есть нечто, заставляющее нас продолжать двигаться, никогда не останавливаясь. Сейчас в поле моего зрения была Азия. Азия. Мысль об этом казалась невероятной. Я мог бы оказаться там через несколько минут. У меня еще оставались деньги. Передо мной лежал незнакомый, нетронутый континент.

Но я не поехал. Вместо этого я заказал еще кока-колы и стал наблюдать за паромами. Мыслями — в Азии, телом — в Европе. Ни там ни сям. Приехал в заманчивое Нигде из великого Ниоткуда.