Александр Шелудяков - ЮГАНА

– Что ты, бабушка, гортанишь на своем языке – непонятно… Ну, пойду я, поищу старика. Ладно ли там с ним.

Мужчина повернулся, сделал три шага в сторону береговых зарослей, а потом вдруг резко развернулся лицом к Андрею Шаманову, и в правой руке у него был уже выхваченный из-за пояса двуствольный ружейный обрез – в этот миг ахнул выстрел…

Югана будто предчувствовала беду неминуемую. В тот момент, когда Пяткоступ нажал спусковой крючок обреза и грянул выстрел, крылатый нож эвенкийки был брошен с силой…

В воздухе, казалось Югане, шибко запахло кислым бездымным порохом. Дышать эвенкийке было трудно. Сердце надсадно билось, словно цыпленок в зубах волка.

Андрей зажал левый бок обеими руками, медленно повернулся в сторону Юганы и, сделав несколько вялых шагов, опустился на землю.

Югана подошла к Андрею. Она осторожно и нежно помогла ему лечь на спину. Его вялые ослабленные руки положила на грудь крестом, но они соскользнули на землю.

Пяткоступ лежал на спине. Эвенкийка долго смотрела на зажатый в руке двуствольный обрез, потом пнула ногой – вывалился из окостеневших пальцев курковой обрез. После этого Югана долго искала трубку в замшевом мешочке и наконец вспомнила, что трубка была положена в боковой карман. Закурила свою трубку Югана. Потом посмотрела эвенкийка на рукоятку крылатого ножа, торчащего из горла Пяткоступа, как бы раздумывая – вытащить нож или оставить.

Во всем теле чувствовала Югана слабость, разбитость: ноги у нее стали ватными, тяжелыми, руки немели, давило грудь. Но глаза у эвенкийки оставались сухими. Не было слез на глазах мудрой женщины.

Югана сняла со своих плеч пыжиковую безрукавку, накрыла ею голову и грудь Андрея Шаманова. Надо теперь эвенкийке немного отдохнуть, собраться с силами – подумать, как быть дальше.

Человек мертв. Но он святой и неприкосновенный, пока в его теле есть хоть частичка тепла. Но когда его тело остынет, то считается, что душа его ушла в «небесный урман» – можно совершать обряд и предавать земле.

И вот в эти минуты, когда душа Андрея Шаманова, как считала Югана, еще была земной, жила в теле, она вспомнила разговор у священного источника Кын-Гарга.

– Югана прочитала завещание вождя племени, написанное тамгами.

– Исполни все так, Югана, как там написано. На второй день обязательно сожги все…

– Как все жечь? – удивилась эвенкийка. – У вождя племени Кедра много в доме разных картин, вещей…

– Югана, весь дом и все, что в нем находится, в том числе и мой труп, – отдай огню. Я был вождем племени Кедра и уйду в «небесный путь» незримой тропой по законам и обычаям своего народа, – попросил Андрей Шаманов тогда Югану грустным голосом.

– Хорошо, – ответила Югана, – вождь племени Кедра уйдет на крыльях Тугэта, туда… – ткнув пальцем левой руки в небо, сказала эвенкийка. И все это означало, что она исполнит просьбу вождя земного племени Кедра.

Лежал в лодке Андрей Шаманов на спальном мешке, укрытый брезентовой палаткой.

Оттолкнулась Югана от берега кормовым веслом. Понесло, закружило речное течение легкую ладью.

– Надо пускать мотор. Хо, Югана может дружить с русским мотором. Ездила сама Югана на моторке много раз, – все это проговорила эвенкийка, когда подсасывала «жомом» бензин. Со второго нажима на стартер двигатель плавно и устойчиво заработал.

В первой половине дня лодка причалила к берегу Улангая. Встречать эвенкийку пришли Михаил Гаврилович и Галина Трофимовна.

Слезятся глаза у старика Чарымова. Сглатывает рыдания Галина Трофимовна. Лишь у Юганы сердце будто каменное. Смотрит она на все это печальное событие ясными, мужественными глазами кочевой женщины.

В чисто прибранной большой комнате дома Андрея Шаманова стоит облас, который нынче, по весне, долбил Орлан с братьями и который еще ни разу не качали речные волны. Лежит в этой ладье-долбленке Андрей, вождь племени Кедра.

– Молодой вождь Орлан тебя долбил, – говорит Югана, обращаясь к обласу, – ты повезешь вождя Шамана сегодня ночью в «небесный урман». – Это означало, что облас станет для Андрея Шаманова гробом и в нем он поплывет в последнее свое кочевье.

Михаил Гаврилович помог Югане устелить пол вокруг обласа кедровыми ветвями, как венками хвойными. В избе пахло смолистой хвоей – лесным духом.

До заката солнца оставалось еще не менее четырех часов. Небо, ближе к вечеру, прояснило, угнал восточный ветер туман в небесные окраины, потайные закрома. Судя по перистым облакам над горизонтом, вечерняя заря должна была быть кровавой, со всполохами над северной тундрой.