Александр Шелудяков - ЮГАНА

Кашлянула в палатке Югана. «И ей тоже не спится», – подумал Андрей. И снова перед взором художника продолжалось видение. На твердом, песчаном берегу лежал лосенок, а юная хантыйка обмывала его пучком мягких волокнистых корней, как мочалкой. «Вот он, закон материнства», – подумал Андрей. Чуть в стороне лежала мертвая лосиха с окровавленной, разорванной шеей. А медведь, видимо, был смертельно ранен копытом лосихи, он смог подползти к воде и пытался пить, но жизнь его угасала. Водянистая сукровица пропитала песок, застыла пеной у рта. Битву лося с медведем наблюдал Андрей не раз, но никогда не видел на зверином остывшем побоище такую юную, сказочную девушку, которая появилась богиней материнства, чтобы спасти лосенка-сосунка. И тогда, на той далекой таежной тропе, у Андрея созрел замысел картины «Закон материнства». Именно девочка с лосенком, считал он, будет «магнитной» точкой картины, а лосиха-мать – символ бессмертного материнского долга перед потомством.

По реке пронесся мягкий, напевный шум подвесного лодочного мотора, и повторился этот шум по лесным берегам громким бормотаньем.

Югана открыла глаза, прислушалась; потом она откинула дверцу палатки, начала всматриваться в сторону реки, окутанную ночным сумраком. «Пошто человек мимо проехал на быстрой лодке – не заметил наше стойбище? Разве он слепой, на берегу костер горит, люди остановились на ночь. Куда он так шибко торопится?»

Андрей посмотрел на реку. Ему показалось, что человек, державший рукоятку подвесного лодочного мотора, ниже склонился и дал полный газ, стараясь поскорее проскочить стоянку незнакомых людей. «Кто бы это мог быть?»

Давно за полночь. Где-то задержалась Птица Сна и не спешит вселиться на ночь в Югану. Думает эвенкийка о Тане и молодых вождях, которые уехали в Кайтёс не только на осенний праздник покров, но и на «вече» русских перунцев. Ах, как обидно, что нет нынче Юганы на этих торжествах.

С окраины кайтёсовской Перыни, в полдень, «запел» призывным гласом Троян-колокол, выговаривая с переливом: двень-нь, ве-е-чь… Кайтёсовский Троян-колокол звал сельчан на вече, приглашал всех принять участие в вечевом собрании, где будет выбран новый князь.

Кому же нынче решит «великое вече» дать в руки священный меч Умбарса и кого возвести в князья, верховного жреца Кайтёса. А может, и нет человека у перунцев, который достоин такого посвящения, – быть тогда снова верховным князем Перуну Заболотникову. А может случиться и так, что решит нынче вече пригласить князя со стороны и возвести его на «стол».

Еще нужно помнить о том, что в Кайтёсе исстари повелось устраивать для юношей защиту зрелости, совершеннолетия. Сегодня в просторном помещении клуба состоится такая защита у братьев Волнорезовых. Пришли насельники Кайтёса на свое древнее вече, как на великий праздник. В первом ряду расселась молодежь, а за ними деды, бабушки, прабабушки, всех возрастов мужчины и женщины.

На почетном месте, чуть возвышенной сцене клуба, за длинным столом, накрытым скатертью красного бархата, сидел старший князь Перун Владимирович Заболотников. Вот он встал, осмотрел всех односельчан, пришедших на вече, начал говорить:

– Дорогие мои девушки и юноши, родные мои одноземельцы. – Перун Владимирович посмотрел на четырех братьев, которые сидели от него по левую руку, за почетным столом, и продолжал: – Сегодня у нас с вами радостный день. Наше вече совпало с защитой зрелости молодыми вождями племени Кедра. Радостный этот день еще и потому, что за всю тысячелетнюю историю Кайтёса еще не приходилось слушать защиту зрелости сразу от четырех братьев-близнецов. Все мы знаем о том, что Карыш, Ургек, Таян мечтают стать космонавтами, а это уже значит, что будет еще один небывалый случай в истории космонавтики. В космическое пространство уйдет с земли корабль с экипажем из трех братьев. Великая Русь вновь услышит позывной клич: «Земля! Я – Кедр!». Как принято издавна у нас, вспомним благодарным словом предков Орлана, Карыша, Ургека, Таяна. В суровое и кровавое время бунта Степана Разина поднялся русский многонациональный люд на борьбу. Мы хорошо знаем имена всех сподвижников народного полководца Степана Разина, но среди разинцев-военачальников была одна удивительная русская женщина-воительница. Имя ее – старица Алена. Ей было в то время тридцать лет. А «старицей» именовалась она за разум и отвагу. Когда основные силы Степана Разина были разбиты, а сам он пленен, в это время в Арзамасском уезде отважно сражался с карателями более чем семитысячный отряд старицы Алены, местной крестьянки. Но силы были неравными. Алену схватили каратели. На городской площади, привязанной к столбу, она была приговорена к смертной казни через сожжение на костре. Перед смертью произнесла Алена гордые, могучие слова. И эти слова услышала вся Великая Русь! «Если бы побольше было таких храбрых военных отрядов, как мой, то Долгорукий поворотил бы вспять и бежал как трусливый шакал». Не одна Аленушка, – продолжал говорить Перун Владимирович, – была сожжена на костре. Тысячи и тысячи повстанцев-разинцев были казнены на виселицах, в огне, и среди них было много девушек, юношей. Десятилетний сын Аленушки Троша со своим дедушкой были помилованы от смертной казни, но дедушке каратели выкололи глаза. У Троши отрезали язык, повысекли уши тавром. И были отправлены дед с внуком на вечное поселение в Сибирь, в Тобольскую губернию. Здесь, у нас в Кайтёсе, от Трофима Аленушкина-Волнорезова начался славный род Волнорезовых.