Пенелопа Лайвли - Как все это начиналось

— Кажется, у тебя телефон пищал. — Шарлотта старается быть полезной.

«Я думаю, Музей Виктории и Альберта будет хорошо, — пишет Антон. — Неотразимо. Видите, какое слово я знаю. Каждый вечер ныряю в словарь. Нет. Погружаюсь. Итак, мы погрузимся в Музей Виктории и Альберта. В субботу».

Шарлотта чувствует, что возвращение домой теперь дело совсем недалекого будущего. Нечего притворяться, что к ней вернулась прежняя самодостаточность. Например, она не может сама забраться в ванну и выбраться из нее, любая лестница — по-прежнему испытание, с хождением по магазинам и приготовлением пищи ей тоже придется нелегко. Но Шарлотта потихоньку, дюйм за дюймом, возвращается к тому состоянию, в котором пребывала перед тем, как жизнь столкнула ее с человеком, который решил, что и минуты больше не сможет прожить, не завладев ее сумкой.

То состояние представлялось ей теперь благостным. Она жила в своей квартире, могла делать все, что было в ее физических силах; когда видела людей на костылях, жалела их. Казалось, это было только вчера и в то же время целую вечность назад. Старость любит выкидывать такие фокусы с временем. Оно больше не надежно, по-прежнему неумолимо движется, но то бежит бегом, то почти засыпает. Чаще, конечно, первое. Шарлотта недавно читала книгу «Почему чем старше вы становитесь, тем быстрее идет жизнь». Психолог, написавший ее, пытается объяснить этот всеми признанный феномен. Убедительным кажется толкование, связанное с меняющейся природой нашего опыта. Когда мы молоды, преобладает новое. Мы делаем, видим, чувствуем, пробуем его день за днем. Это тормозит время. Оно как бы зависает, пока мы переживаем каждый новый опыт. В старости мы, грубо говоря, все это уже проходили. И там бывали, и это делали. Вот время и просвистывает мимо. Ах, длинные-длинные дни детства!

А теперь Шарлотта вступила на ленту эскалатора, который без остановок едет вниз. Мы прекрасно знаем, куда именно, но лучше на этом не зацикливаться. Хватит и того, что время ужасающе предсказуемо, кроме, разумеется, тех случаев, когда оно не хочет таким быть. В бессонную ночь, например, или в день, когда боль взбрыкнет, закусит удила, а каждый час становится испытанием на прочность. Шарлотта прожила в доме Роуз очень недолго, но и это время разбито на невыносимо тягучие, длинные часы.

Сегодня боль торжествует, исполняет бравурные марши. Болит спина, бедро ей вторит.

«Важно помнить, что это не навсегда, — напоминает себе Шарлотта. — Завтра все может быть по-другому. Мы еще спляшем, фигурально выражаясь, разумеется. Думай о хорошем».

Время ланча. Роуз придет позже, она встречается со своей подругой Сарой. Шарлотта готовит себе салат и пробует думать о хорошем. Ее уносит в область воспоминаний, как это теперь часто бывает. Что может быть позитивнее их? При этом хорошие вытесняют плохие. Том. Они едут в машине, Том за рулем. Он кладет руку ей на колено, и это означает: «Мы едем вместе. Как здорово!.. Кстати, я люблю тебя». А куда они тогда ехали? Одна мысль перетекает в другую по таинственным законам свободных ассоциаций. Вот Шарлотта идет из библиотеки домой, везет маленькую Роуз в колясочке, на минуту на что-то отвлекается, а потом видит, что дочка с наслаждением комкает в руках коричневый пакет с овощами. Элизабет Боуэн и Айрис Мердок уже заляпаны раздавленными помидорами.

Почему в ее памяти сохранились именно эти моменты? Ладно, уцелели, и слава богу. Эти нити и связывают ее с жизнью. В конце концов остается лишь горстка образов — на первый взгляд бессвязных, случайных. Хаос, вы скажете, но именно этот хаос и делает каждого из нас личностью. Индивидуальностью, выражаясь профессиональным языком.

Этой своей индивидуальностью Шарлотта, как щитом, закрывается от боли. Та в ответ зловеще скалится. На десерт Шарлотта выбирает фруктовый йогурт.

— Ты помнишь, как была влюблена? — спрашивает Роуз.

Сара задумывается.

— Смутно. Кажется, тогда я временно потеряла рассудок. Давно это было! — Роуз кивает и слышит: — Почему ты спрашиваешь? A-а, знаю! Собираешься написать дамский роман.

— Если бы, — вздыхает Роуз. — Нет, просто думаю… о том, о чем давно не размышляла.

— Сколько же раз с тобой это случалось?

Роуз прикидывает:

— Два с половиной. А с тобой?

— Надеюсь, Джерри не является как раз половиной. Со мной? Дай подумать… Три целых и шесть десятых раза. Шесть десятых — это учитель физкультуры в школе, правда, я тогда заболевала ангиной с высокой температурой, чем, возможно, все и объяснялось.