Пенелопа Лайвли - Как все это начиналось

— Как скажешь. Ну что, разобрался со своей чеширской распродажей?

— Чеширской распродажей? A-а, да. Открываю? — спросил он, взяв бутылку.

За лососем она сказала:

— Я подумываю о расширении сферы услуг. Заказов мало. Вернее, их совсем нет. Может быть, буду продавать кое-что в розницу. Можно попробовать поискать за границей — на французских барахолках, например. Мы могли бы заняться этим вместе. Для тебя там тоже нашлось бы что-нибудь интересное.

Джереми наморщил лоб:

— Что ж, это мысль. Конечно, евро сейчас довольно стабилен. Там платили бы лучше.

Она рассчитывала на больший энтузиазм.

— Еще у меня возникла идея превратить демонстрационный салон в магазин. Продавать вещи в розницу. Специализация — французский провинциальный стиль.

Он явно сомневался:

— Это целое дело, дорогая. А места тебе хватит?

— Надо будет подумать о расширении. О более просторном помещении.

Джереми поджал губы:

— Гм… Большие затраты.

— На тебя непохоже, — заметила Мэрион. — Мне казалось, ты любишь риск. Или ты думал, я сдамся? — спросила она довольно зло.

Он был оскорблен ее тоном и обиженно ответил:

— Вовсе нет. Просто я не хотел бы, чтобы ты потерпела крах.

— Это уже случилось. Я не могу придумать, как выпутаться из этой истории с банком.

— Не расстраивайся так! Ты всегда сумеешь обвести их вокруг пальца. Не волнуйся! Я уверен, со дня на день ты получишь хороший денежный заказ. Вот увидишь.

Было ясно, что на эту тему он больше говорить не хочет. Его опять охватила эйфория. Джереми почему-то стал рассказывать о музее Клюни в Париже, об удивительных гобеленах, о том, как ему пришла мысль сделать огромные фотографии этих гобеленов и завесить ими стены магазина, создать, так сказать, атмосферу. Это будет потрясающе…

Мэрион слушала молча. Она уже сожалела, что позвала его сегодня вечером. Давно пора понять, что способность к сопереживанию — не самая сильная сторона Джереми.

Марк продолжал неспешно работать над архивом. Иногда из этой кучи мусора вдруг раздавался голос. Чистый, ясный голос из 1965 года, например, потом из 1979-го или из 1985-го. Голоса жаловались, угрожали, спорили. Один особенно привлек его внимание: «…бессовестно… целые абзацы заимствованы… посягательство на интеллектуальную собственность… откровенный плагиат». Вот как? Плагиат? Марк прочитал дальше, потом еще раз просмотрел текст уже внимательнее. Автор письма был известный ученый, он переписывался с Генри в конце 1970-х. Речь шла о недавно опубликованной работе коллеги-историка. Корреспондент Генри уверял, что эта книга поразительно похожа на его собственную более раннюю публикацию по той же теме. Тот и другой давно мертвы, но их работы можно найти в соответствующих источниках. Марк всерьез заинтересовался.

Конечно, было бы куда интереснее, будь они живы. Разворошить этот муравейник. Но и так хватит на пикантную статейку в одном из научных журналов — подвергнуть сомнению классическую работу, усомниться в, казалось бы, незыблемой репутации, сделать так, чтобы его собственное имя стало знакомо читателю и, что важнее, научному миру. Разумеется, если Генри окажется сговорчивым.

Марк показал письма Генри.

Тот был слегка удивлен.

— Я и забыл обо всей этой возне, о препирательствах старика Джорджа Беллами с Картером насчет того, кто же из них написал монографию о парламентской реформе девятнадцатого века. Это, конечно, совсем не моя область, но моего мнения очень даже спрашивали. Беллами, помнится, хотел, чтобы я начал крестовый поход против Картера.

— И вы начали?

— Боже упаси! Нет, конечно. Мне было чем заняться.

— А он?

— Нет-нет, у него на это пороху не хватило бы. Беллами всегда был какой-то бесхребетный.

— Там действительно имел место плагиат, как вы думаете?

— Вполне возможно, — жизнерадостно кивнул Генри. — Этого всегда хватало. А почему вы спрашиваете?

Марк изложил ему свою идею статьи для одного из научных журналов, с использованием обнаруженных писем. Бросить тень на классический труд Картера о реформах. Затеять полемику.

Генри был заинтригован.

— Репутация Картера не устоит. Мне никогда не было до него никакого дела, должен сказать. Надеюсь, моя фамилия будет фигурировать в статье?

— Разумеется! Это нам на руку. Будет упомянут ваш архив, что явится своеобразной рекламой мемуаров. Это разожжет аппетит читателей, заставит издателей охотиться за рукописью.

— Отличная идея, мой мальчик. Какой вы молодец, что так внимательно разбирали документы и нашли это.