Питер Бенсон - Две коровы и фургон дури

Наркот посмотрел на меня мутными глазами, попытался выпрямиться на стуле, откинулся назад, засунул в ухо палец, поковырял, внимательно осмотрел добытую грязь и сказал:

– Слушай сюда, ублюдок, ты чё нах выеживаешься? Я ж тя сам в жопу, бля, отпердолю, понял? – Он громко рыгнул. – Я тя так отхерачу нах, что ты после этого ходить не сможешь. Ты понял?

– Эй, постой…

– Ты, говно сраное, я тебе не «эй»!

– Ладно. – Я на всякий случай сделал шаг назад. – Спасибо. Если увидите Спайка, скажите ему, что его искал Эллиот.

– Иди нах со своим Спайком, сам ему, бля, говори…

Я сделал еще пару шагов назад, повернулся и быстро вышел из бара, оседлал «хонду» и рванул из Милвертона, пока кто-нибудь из друзей этого урода не успел решить, что меня следует хорошенько отдубасить за наглость.

Я ехал куда глаза глядят, пока не доехал до Батеолтона, а там притормозил, чтобы полюбоваться зелеными лужайками, старинными домиками, рощами и увитыми зеленью низкими каменными оградами. Выехав на вершину холма, я решил поехать по дороге, что вела к Столи, но сначала остановился и внимательно оглядел расстилавшиеся передо мной поля. Конечно, я не очень рассчитывал увидеть Спайка прямо на поле, но, если честно, вообще понятия не имел, где его искать. Солнце садилось, окрашивая землю в мягкие золотистые тона. Мимо пролетела стая ворон – видимо, устраиваться на ночлег, только что подоенные коровы расслабленно брели обратно на пастбище. Лес неподалеку выглядел прохладным, деревья – прямыми, домики и фермы – надежными и безопасными. Так легко было поверить в эту обманчивую картинку, в этот мир и покой, в прохладу, в то, что жара наконец пошла на убыль. Что именно здесь – источник покоя, в этом месте, где радуга упирается в землю. Здесь и листья шуршат по-другому, и вода прозрачнее и холоднее, и даже земля закрывает усопших более мягким покрывалом. По вечерам здесь раздаются тихие переборы гитар и мелодичные звуки флейт, а на полянах, не боясь людей, играют кролики. Райские цвета, и райская тишина, место, где растревоженные люди могут встречаться, оставив все свои тревоги позади.

И люди на самом деле освобождались здесь от тревоги. Они протоптали тропинки через поля и холмы. Они шли держась за руки, говорили тихими, спокойными голосами, смеялись. И устраивали пикники в тени зеленых деревьев. Прислонившись спиной к старым калиткам, вместе пили пиво. А когда заканчивали и пить, и есть, и разговаривать, то закрывали глаза и погружались в тепло и уют, как в теплую ванну.

Я тоже сел на мягкую, заросшую травой обочину, положил голову на руки и сидел так не менее получаса. Мимо проехало несколько машин, потом трактор, вдалеке я заметил еще пару машин и тракторов, но белого фургона нигде не было видно. Рыча, пролетел мотоцикл, потом еще один. Над моей головой бесконечно кружил канюк. Потом пчела. Потом эскадрилья голубей. Еще одна пчела. Двое прохожих прошли низом через поле и исчезли в роще внизу холма. Я ждал, что они вынырнут на тропу чуть дальше, но они не появились. Может, орнитологи-любители ищут укромное местечко потрахаться. Невозможно понять, что люди затевают и о чем думают, когда видишь их со спины на расстоянии в полмили, так что я вновь сел на «хонду» и погнал ее в «Глобус», чтобы пропустить кружку пивка.

В баре только и разговоров было, что о пожаре в доме Спайка и как он сам напросился на неприятности. Кто-то сказал:

– Я зашел к нему на днях – так это просто свинарник. Весь дом завален дерьмом. На диван противно сесть, ей-богу. У него еще этот газовый фонарь был, совершенно доисторический, а плита… Даже вспомнить страшно…

– Да, но он никого не слушал… – сказал кто-то еще.

– Чего он не слушал? – спросил я.

– Не слушал, когда ему говорили, что нельзя жить в такой грязи.

– Ему бы хоть разок взять себя в руки.

– Но работник он неплохой, ничего не могу сказать. Всегда душу в работу вкладывает. Он ведь силен как бык, хотя по виду не скажешь.

– Это правда.

– Но ведь сила – это еще не все, верно я говорю?

– Далеко не все.

– Нужна дисциплина, правильно? Какая-никакая ответственность.

– Истинная правда.

– Эй, смотрите-ка, парни, о черте речь…

Я выглянул в окно и увидел, что к бару подкатывает белый фургон Спайка. Спайк припарковался за углом, и я вышел на улицу, чтобы его встретить. Он был бледен как мел, сухие губы потрескались, в глазах плескался страх. Вид у него вообще был какой-то безумный: затравленный взгляд, руки дрожат, ногти обкусаны в кровь. Я никогда раньше его таким не видел. Он выглядел как отражение моего крутого друга в каком-то кривом зеркале. Словно из Спайка высосали всю кровь и заменили чем-то холодным и бесцветным. Я залез в фургон и уселся на пассажирском сиденье. Спайк забил полиэтиленовыми пакетами с травой всю заднюю часть. Она уже упрела там и завонялась. Я сказал: