Эрика Леонард Джеймс - На пятьдесят оттенков светлее

Это по-прежнему не имеет никакого смысла для меня.

— Это из детской книги. Боже. Она была у Коллиеров. Она назвалась… «Ты моя мама?» Дерьмо. — Его глаза расширяются. — Я любил эту книгу.

О… Я знаю эту книгу. Мое сердце сжалось — Пятьдесят!

— Миссис Коллиер читала мне ее.

Я не нахожу, что сказать ему.

— Боже. Он знал… Тот ублюдок знал.

— Ты расскажешь полиции?

— Да. Расскажу. Только Господь знает, что Кларк сделает с этой информацией. — Кристиан качает головой, будто пытаясь выкинуть мысли из головы. — В любом случае спасибо тебе за этот вечер.

О, меняем направление!

— За что?

— Ты приготовила ужин для моей семьи, за один момент.

— Не благодари меня, благодари Мию и миссис Джонс. Она держит кладовую хорошо снабженной.

Он качает головой как будто с раздражением. Из-за меня? Почему?

— Как ты себя чувствуешь, миссис Грей?

— Хорошо. Ты как?

— Все хорошо. — Он хмурится… не понимая моего беспокойства.

О-о, в таком случае… Я ползу пальцами вниз по его животу, по «счастливому-следу» на коже от пупка и вниз.

Он смеется и берет мою руку.

— О, нет. Не доводи до какой-либо идеи.

Я дуюсь, и он вздыхает.

— Ана, Ана, Ана, что же мне делать с тобой? — Он целует мои волосы.

— У меня есть несколько идей. — Я корчусь около него и содрогаюсь, когда боль пронзает мою верхнюю часть тела, от моих оскорбленных ребер.

— О детка ты пережила достаточно, к тому же, у меня есть «сказка на ночь» для тебя.

О?

— Хочешь послушать… — Он затаил дыхание, закрыл глаза и сглотнул.

По всему телу побежали мурашки. Черт.

Он мягко начинает рассказывать.

— Представь себе такую картину: подросток ищет способ достать дополнительные деньги, чтобы удовлетворить свое пристрастие к алкоголю. — Он поворачивается на бок и мы лежим лицом к друг другу, он смотрит мне в глаза. — Так что я подрабатывал у Линкольнов, убирая мусор и обломки из-за перестройки их дома…

Твою мать!.. Он действительно рассказывает.

Я еле дышу. Хочу ли я это слышать? Кристиан закрывает глаза и сглатывает. И когда он снова их открывает, они яркие, но робкие, полные беспокоящих воспоминаний.

— Это было в жаркий летний день, я усиленно работал. — Фыркнул он и внезапно радостно встряхнул головой, — Работа была изнурительной, убирать весь этот щебень. Я был один, и в какой-то момент Эл… миссис Линкольн появилась, вдруг, из ниоткуда и принесла мне лимонад. Мы поболтали немного, я ей сделал какой-то сомнительный комплимент… и она отвесила мне пощечину. Очень сильную пощечину. — Он неосознанно поднес руку к лицу и потер щеку, его глаза затуманились воспоминаниями. Вот черт!

— Но потом она поцеловала меня. Затем ударила снова. — Он заморгал, будто спустя столько времени, все еще не понимая этот поступок.

— Меня никогда еще так не целовали и не били.

О. Она напала на ребенка.

— Ты хочешь это слушать? — спросил Кристиан.

Да… Нет…

— Только если ты хочешь рассказать. — Мой голос слаб, будто я лгу ему в лицо, а голова кружится.

— Я пытаюсь описать ситуацию.

Я киваю, надеясь его приободрить. Но мне кажется, я похожа на статую, замороженную и с широко раскрытыми от шока глазами.

Он хмурится, пытаясь понять мою реакцию. Потом поворачивается на спину и обращает глаза в потолок.

— Ну, естественно, я был ошарашен и зол, и ужасно возбужден. Сама посуди; сексуальная взрослая женщина, вдруг, так себя с тобой ведет. — Он трясет головой, будто до сих пор не может в это поверить.

Сексуальная? Меня сейчас стошнит.

— Она ушла обратно в дом, а я остался во дворе. Она вела себя так, будто ничего не случилось. Я выглядел полным идиотом. Так что я вернулся к работе; загружал щебень в контейнер. Когда я уходил тем вечером, она попросила меня вернуться на следующий день. Она не упоминала о том, что случилось. И на следующий день я вернулся… Я не мог дождаться, чтобы снова ее увидеть, — он шепчет, будто на исповеди… но на самом деле так и есть. — Она не касалась меня, когда целовала, — прошептал он, повернув голову, и взглянул на меня. — Ты должна понять… моя жизнь была адом. Я был типичным трудным пятнадцатилетним подростком: высоченный, гормоны бушуют. Девочки в школе… — Он прерывается, но я понимаю картину: испуганный, одинокий, но привлекательный подросток.

Мое сердце сжимается.

— Я был зол, чертовски зол на всех: на себя, своих товарищей. У меня не было друзей. Мой психиатр на тот момент был настоящим кретином. Ребята обходились со мной плохо. Они меня не понимали. — Он переводит взгляд на потолок и запускает руку себе в волосы.