Переворачиваясь на спину, Денис вдруг увидел, как стоящий среди косметических флаконов, индийских божков и христианских иконок деревянный дед-оберег смотрит на него с непонятным осуждением.
— Завидуешь? — громко спросил его Денис.
Оксана проследила его взгляд и засмеялась, а он попытался подтащить ее себе на живот.
— Деня, ну ты же знаешь, я не люблю всяких этих… Что ты опять начинаешь…
— Ну да, ну да…
Денис вернулся в прежнее положение и крепко обнял Оксану.
— С благословения Господня! — сказала жена.
— И без него тоже, — добавил Денис и закрыл глаза, позволив себе снова представить, просто представить, маленькую тугую грудь той, другой, все зовущей и зовущей его.
Он почувствовал, как дрогнуло под ним тело жены, Оксана прошептала:
— Во имя Иисуса!
Через пару минут он сам с облегчением выдохнул и замотал головой. Оксана вылезла из-под него, натянула, прикрывшись простыней, пижамные штаны и пошла в ванную.
— Смотри, не усни, самое лучшее солнце пропустим…
Оксана на ходу обернулась к нему, и Денис с привычным удовольствием посмотрел на ровный профиль жены с маленьким носиком и вздернутой верхней губой. Оксана заметила его взгляд.
— Что? Вставай, Деня. Помойся, разбуди Маргошу, и пойдемте купаться. В утреннем море другая энергетика.
— Оксан! — Денис чуть приподнялся, протягивая руку к жене. — Подожди…
Оксана вернулась от двери и села рядом с ним на кровать.
— Что, милый?
— Наклонись поближе…
Оксана послушно наклонилась к Денису, и тонкая легкая прядка ее волос упала ему на лицо. Он сдунул волосы жены и прошептал, откинув простыню:
— Ты сегодня «Аминь!» забыла сказать, когда я…
Оксана не больно хлопнула ему по губам, прикрывая простыней его бедра:
— Не хулигань! Он все слышит!
— Ты уверена, что ему есть до нас дело?
Жена погладила его по щеке:
— Даже если ему все равно, он слышит, когда ты богохульствуешь, и запоминает.
— А когда я говорю неправду или ковыряю в носу, он тоже записывает себе в блокнотик?
Оксана, глубоко вздохнув, попыталась встать, но Денис притянул ее обратно:
— Оксанка, мне свечку надо поставить…
Жена внимательно посмотрела на него:
— Кому?
— Что — кому? Я говорю — мне!
Оксана чуть отстранилась от него:
— В каком смысле?
— Да в каком… В обычном! — Денис повернулся на бок и хлопнул себя по заду. — От изжоги…
— Так ставь!
— А ты не можешь мне помочь?
— Ты с ума, что ли, сошел? Уйди отсюда, с моей постели, быстро!
Денис легко встал, накинув халат на голое тело, улыбнулся жене:
— Ну, извини, крошка, был не прав.
Он поцеловал в лоб уворачивающуюся от него жену и пошел к двери, соединяющей их спальни. В дверях он чуть затормозил, выпрямился и отдал честь не оборачиваясь. Затем на прямых ногах вышел из Оксаниной спальни, слыша за спиной ее тихий смех.
У себя в комнате он лег на такую же большую кровать, закинув руки за голову. Услышал, как Оксана пошла будить дочку… Вот она пустила воду в ванной… Тихо сморкается… Плакала, что ли? Да ладно… Что ей плакать, после таких приятных минут… Она же не… Денис даже перевернулся и усилием воли заставил себя прогнать мысли о той, другой. Только не сейчас. Имеет он право на отдых?
Денис обвел глазами роскошную спальню своего номера, стены, обитые мягкой шелковой тканью, изящное трюмо цвета слоновой кости… Оксанка и тут успела поставить пару дорожных иконок и жутковатого, плотоядно улыбающегося Будду. Он вспомнил несмешной анекдот про рекламного агента — «Чего бы это ни стоило, за это стоит заплатить…» — вздохнул и подбил повыше под голову легкую прохладную подушку.
Вот он, застенчивый провинциал — второй, всегда второй, чем бы он в жизни ни занимался, — лежит сейчас в лучшем номере самой дорогой гостиницы одного из самых престижных курортов на Мертвом море. А женщина, у которой сумма на валютном счете давно перевалила за очень приятную, надежную, волнующую цифру, смывает сейчас в розовом мраморном бассейне следы его близости и составляет план, что они будут делать сегодня, завтра, через два дня, не оставляя ему возможности ни сомневаться, ни колебаться, ни сожалеть о чем-либо.
Ему-то все это не надо — шелковые стены, бассейны в номере, мрачные лимузины с лживыми заискивающими шоферами… Это все довесок, оборотная сторона. Главное — другое.
Когда в семнадцать лет он уезжал в Москву, мама три дня плакала, потом взяла себя в руки — его мама умела взять себя в руки — и перед отъездом уже только смеялась и говорила: «Ну что ты без меня будешь там делать, в этой своей Москве? Потеряешься, как я тебя найду потом?»
Читать дальше