Уже в кромешной тьме Еремей свернул с колеи к старой сосне, достал из глубокого дупла, закрытого от любопытного зверья чугунным котелком, солонину, сухари, скрученную в свиток бересту для костра и медвежью шкуру.
Они выкопали лыжами яму в сугробе и легли, завернувшись в шкуру, осыпав края ямы, чтобы укрыться снегом. Суслон улегся рядом. Еще затемно, задолго до рассвета, они поднялись и двинулись дальше.
Бегун потерял счет времени, он волочил налившиеся свинцовой тяжестью, стопудовые лыжи, иногда отключался — наверное, засыпал на ходу, — а когда, очнувшись, снова открывал глаза, видел вокруг все тот же безмолвный снежный пейзаж, а прямо перед собой спину неутомимого Еремея с винтовкой на плече, так что непонятно было, спал ли он час, сутки или только на мгновение прикрыл глаза.
Отключившись в очередной раз, Бегун налетел на вставшего Еремея. Поперек колеи стояли сани от «Бурана», кругом валялись пустые канистры. Видимо, слив в бак последний бензин, Рубль освободил снегоход от тяжелого прицепа.
Задыхаясь от усталости, Бегун разевал рот, как выброшенная на берег рыба, и застудил горло ледяным воздухом. На третий день он стал покашливать, захрипел на вдохе, промок от горячего липкого пота, но молчал и, как робот, шагал за Еремеем. Встав на ночевку, Еремей напоил его каким-то отваром из трав, припасенных в каждом дупле-тайнике, раздел и растер жгучей мазью. Наутро Бегун поднялся, ослабший, но здоровый, и двинулся в путь…
Они вышли к Рысьему в сумерках. Под окнами гостиницы стояли три «Бурана» и среди них — знакомый потехинский без прицепа.
За столом, уставленным водкой, сидели хозяйка Елизавета, какой-то охотник с соловыми глазами, уже набравший свою дозу, и сам Потехин.
— А вот и он! — радостно захохотал Потехин, увидав Бегуна. — А меня с зимовья вызвали — говорят, «Буран» твой приехал! А я уже другой купил! На хрена мне два? У меня жопа, конечно, здоровая, но все-таки одна! Ну, здорово! — он облапил его, гулко хлопнул по спине. — А мы вас было похоронили. Неделю искали. Петрович все кругом облетал, но снег пошел — думали, замело вас. Садись, обмоем твое воскрешение! За это пить надо, не просыхая — считай, заново родился…
Елизавета, глядя на Бегуна круглыми глазами, как и вправду на пришельца с того света, подала новые стаканы.
— Нашел-таки свое Белоозеро? Левка тут три дня пил, опомниться не мог, рассказывал… А, Еремей! — махнул он тихо вошедшему охотнику. — Так ты, значит, у нас в Белом Озере живешь? Кругом костра хороводишь? Десять лет знаемся — хоть в гости бы позвал, девок ваших пощупать…
Бегун быстро глянул на мрачного Еремея.
— Какое Белоозеро? — удивился он.
— Как? — опешил Потехин. — Деревня целая, все как ты и рассказывал тогда.
— Это Левка наплел, что ли? — засмеялся Бегун. — Это он к докладу в институте готовится. Деньги-то казенные просадили, отчитываться надо. Неплохо придумал!.. — он толкнул под столом Еремея, тот тоже изобразил подобие улыбки. — Болота, понимаешь, раскисли, вот и пришлось лето у Еремея пересидеть, пока опять станут… Ну, Левка! — покачал он головой. — А где он, кстати?
— Тут утром «скорая помощь» прилетала. Парня нашего рысь подрала. Вот он его приволок, — кивнул Потехин на засыпающего охотника. — Места живого нет… Улетел с ними в Букачачу.
— Ты не знаешь, оттуда рейсы в Москву есть?
— По четвергам вроде пролетом из Хабаровска… Что там у нас сегодня? — глянул Потехин на стенной календарь с бронзовотелыми японками, — Среда. Вот завтра и будет.
— А Петрович когда обещался?
— Тоже завтра. Сам жду — патроны привезет… Ох, и рад же я тебя видеть! — снова обнял он Бегуна…
Укладываясь в кровать под раскаты громового потехинского храпа, Бегун вдруг озадаченно глянул на Еремея.
— Погоди… А деньги? У нас же денег нет, даже до этой чертовой Букачачи. А если в Москву лететь?
Еремей спокойно кивнул и вышел. Он вернулся через час с тяжелым мерзлым мешком, припрятанным, очевидно, неподалеку в дупле, и вывалил на кровать гору денег: банковские пачки и просто перехваченные резинкой купюры.
— Откуда? — присвистнул Бегун. — Это что, остатки скопились? Да мы с тобой богачи!.. А царских нет? — засмеялся он, обнаружив дореформенные деньги. — Можешь выбросить, они уже лет тридцать не в ходу…
Теперь он понял, почему Еремей так снисходительно смотрел на грабителя-приемщика: и этих малых денег хватало с избытком, приходилось прятать остатки, чтобы не забивать торбу бесполезными бумажками.
Читать дальше