Юрий Коротков - Спас Ярое Око

— Костер умеешь разжигать? — спросил Бегун.

— В пионерском лагере учили когда-то, — сказал Рубль. — Можно «шалашом», можно «колодцем».

Они утоптали круг снега, нарубили сосновых ветвей, и Лева соорудил из них сложную конструкцию. Потом прилег рядом, пытаясь раздуть огонек, давясь дымом и кашляя.

— Уйди, следопыт хренов, — Бегун облил ветки бензином и бросил спичку. Опалив ресницы, пыхнуло бесцветное пламя, сырые дрова кое-как разгорелись. Он достал из прицепа тушенку и хлеб, натопил в котелке снега, заварил чаю.

— Далеко еще ехать? — спросил Левка.

— Догони — спроси, — предложил Бегун.

Теперь, когда умолк мотор, слышны были таинственные звуки в ночной тайге: надсадный скрип ветвей, уставших под тяжестью снеговых шапок, внезапный вскрик какой-то птицы. Оба невольно жались ближе к огню, опасливо поглядывая через плечо в темноту, где чудилось движение и пристальный взгляд в спину.

— Ружья даже нет, — сказал Рубль. — А если медведь?

— Медведь не пойдет на запах бензина.

— Откуда ты знаешь?

— Книги читать надо.

— А если шибко голодный?

— Не волнуйся. Тебя жрать — лучше с голоду сдохнуть… — Бегун расстелил в прицепе медвежью шкуру. — Раздевайся, — велел он Рублю.

— Что-то не замечал я у тебя этих наклонностей, — подозрительно сказал тот.

— Спать надо голыми, кретин, а то замерзнем поодиночке.

Они прижались друг к другу, накрывшись одеждой.

— Разит же от тебя, — поморщился Лева.

— Можно подумать, от тебя лучше.

— О господи… — вздохнул Рубль. — Об этом ли ты мечтал, Лева?..

Они затихли, настороженно прислушиваясь к голосам тайги…

Бегун с трудом разомкнул воспаленные, слезящиеся глаза. Солнце уже стояло в верхушках сосен. Он растолкал Левку, оделся, едва двигая ватными руками, потер снегом лицо, заросшее густой щетиной, покрытое гарью ночных костров. В груди клокотало на каждом вздохе, он надолго мучительно закашлялся. Глянул на уходящий в глубину леса бесконечный лыжный след, качнул одну канистру, другую, нашел полную.

— Куда? — Лева с безумными глазами вцепился в канистру. — Не дам! Нам же не хватит назад!

— Последняя. Остальные на обратную дорогу.

— Ты вчера говорил — последняя! Мы сдохнем здесь! Понимаешь — сдохнем ни за что! Никто не узнает даже, костей не найдут! — чуть не плакал Рубль.

Бегун молча вырвал у него из рук канистру и слил в бак.

— Я не поеду дальше, — Рубль вылез из саней. — Ты идиот! Упертый идиот! По тебе психушка плачет! С чего ты взял, что он из Бело-озера?

— Чувствую, — упрямо ответил Бегун. — Садись, поехали!

— Не поеду! Мне не нужно ничего! Я не хочу подыхать здесь!..

Бегун молча завел мотор и тронулся.

— Эй… Подожди! — Левка, проваливаясь в снег по пояс, кинулся за санями, уцепился за борт и перевалился внутрь, продолжая кричать что-то и бессильно грозить кулаком.

И снова они ехали по безмолвной снежной, равнодушной тайге, по охотничьей лыжне, как по рельсам — ни на шаг ни влево, ни вправо. Бегун щурил слезящиеся глаза, сжав зубы, давил в груди кашель. Изредка поглядывал назад — Леве тоже было худо, он сидел в санях, завернувшись в шкуру, безвольно покачиваясь, время от времени прикладываясь к водке из потехинских запасов.

Лыжня ушла в низину — и уперлась в бурелом. Стволы сосен, полузасыпанные снегом, лежали, как противотанковые ежи, растопырив громадные сучья. И в одну сторону, и в другую, на сколько хватало глаз, путь для снегохода был закрыт. Лыжня быстро запетляла — вот здесь Еремей перетащил салазки через ствол, там прополз под другим.

Бегун соскочил с седла, лихорадочно оглядываясь, не веря, не желая верить, что это конец пути. Можно было насыпать горку и перетащить «Буран» через один ствол и прорубить проход в частоколе сучьев под другим, но пересечь на снегоходе весь завал было не реально.

— Вылезай! — заорал Бегун. Он вытащил из прицепа две пары охотничьих лыж — камусные и гольцы, с просторной петлей для валенок посередине.

— Я не пойду, — вяло сказал Рубль.

— Пойдешь! — Бегун встряхнул его за шиворот. — Да пойми — нам ближе туда, чем назад! Для чего было дохнуть пять дней — чтобы обратно повернуть? Вернуться мы всегда успеем, а сюда больше никогда не попадем! Рублик, милый! Червончик, вставай… Вставай, говорю, сука! Мы рядом уже, я чувствую! Он ведь не двужильный, — махнул Бегун вслед Еремею. — Мы на «Буране», а он на своих двоих всю дорогу, он больше нас устал, он скоро придет, и мы за ним…