Севак Арамазд - Армен

Как это ни удивительно, Нижний Китак совершенно не пострадал, словно единственной мишенью недавно разыгравшейся бури был только Верхний Китак и всю свою ярость она направила на Большой перекресток. Но хотя буря и пощадила Нижний Китак, улицы и здесь были пустынны.

Подойдя к своему домику и открыв калитку, Армен услышал далекий плач и жалобные вопли. В вечерних сумерках со стороны степи приближалась какая-то темная точка. Она быстро перешла через реку и вскоре появилась на пыльной дороге. Это была та старуха в черном, которую Армен видел утром, когда она гнала в степь своих козлят. Возвращалась она одна, босая и растрепанная, и то и дело била себя по коленям, жалобно плача и причитая.

— Мои козлята! — кричала она. — Молния убила моих козлят!.. Что мне делать, что делать!.. Как жить без них!.. — Голос у нее сорвался, и она тягуче, нараспев стала вспоминать своих козлят: — Один был черный, как ночь, с красивой мордочкой, ах, с такой мордочкой!.. Другой был беленький, как луна, с беленькими ножками, ах, с такими беленькими ножками!.. А третий — с пятнистой спинкой, со звездочкой на лбу, с мягким хвостиком, ах, с хвостиком!.. Молния, молния!.. Зачем ты ударила моих козлят и меня сиротой сделала, зачем?.. Ах, что мне делать?.. Что мне делать?.. — горестно и бессильно мотая головой, плакала старуха, пока не охрипла окончательно, после чего стала хныкать, как дитя…

Поравнявшись с домиком, старуха тут же умолкла и, остановившись, как-то странно посмотрела на Армена.

— Через три дня я найду своих козлят целыми и невредимыми, — тихим, уверенным голосом заговорила она. — Я вытащу их из реки, они снова будут резвиться, бегать и прыгать, пастись на зеленой травке, под солнышком, под ясным светом…

Она резко сорвалась с места и, что-то ворча, стала удаляться, пока не слилась с густеющим сумраком…

Странное, похожее на страх чувство овладело Арменом: и уходя, и возвращаясь, он встретил эту загадочную старуху, его день начался и окончился ею… Он хотел войти в домик, однако удивленно замер на пороге: в нос ему ударила зловонная смесь винного перегара, дешевого приторно сладкого женского одеколона и пота. Повсюду валялись пустые бутылки, объедки, скомканные листки бумаги. Какие-то люди превратили его жилище в удобное место для разгульной пьянки, в притон. И вот ушли, оставив после себя грязь. Армен на мгновение представил жадный блеск их глаз, услышал их пьяный гогот и примитивно-пошлые разговоры, кряхтенье мужчин и похотливое хихиканье женщин — и сооруженный собственными руками домик показался ему навсегда оскверненным…

Молча и терпеливо он убрал и вычистил свое жилище, не без труда отыскал ведро, небрежно брошенное кем-то под изгородью, и пошел за водой. Услышав тихий, ласковый плеск ручья, он полностью успокоился: ну почему жизнь не может быть такой же естественной и понятной, как этот ручей?.. Он медленно и основательно умылся, почувствовал себя посвежевшим и очистившимся. Вытираясь, на миг словно увидел в темноте свое лицо — с навсегда окаменевшей улыбкой…

Вернувшись в домик, Армен поставил ведро в уголок, а сам уселся рядом, опершись спиной о стену. Вонь, оставшаяся после пьянки, не проходила. Он немного подождал, потом достал из тайника рюкзак. Сунул в него руку, пальцами нащупал маленькую свечу, которую мать положила в последнюю минуту. Зажег ее, чтобы развеять сумрак и смрад. Какое-то время не мигая смотрел на крохотный огонек, чей ясный, бесхитростный свет вместе с запахом потрескивающего воска, казалось, обращает в пепел его мысли и тревоги: точно одержимые бросались они в пламя и гибли. Когда свеча догорела и в темноте остался только ее аромат, Армен почувствовал страшный голод. Порылся в карманах — пусто. Вспомнил, что все деньги отдал старушке-уборщице.

— Это было глупо… — проворчал он, хотя странным образом испытал радость, избавившись наконец и от денежной проблемы. — Так даже лучше… — Он облегченно вздохнул.

В пакете, где были продукты, Армен обнаружил три кусочка высохшего хлеба и стал торжественно и обстоятельно жевать, смакуя каждую крошку, точно ел в последний раз. Потом, наклонившись, выпил воды из ведра, а когда выпрямился — оказался один на один с беспредельным одиночеством и ужаснулся: единственным признаком жизни было его сердце, беспокойно стучавшее в темноте. Он подтянул ноги, сжался и уставился в темный потолок. Он потерпел полный провал. И им овладела горькая решимость. Что бы ни было, необходимо определиться. Для этого надо трезво, без эмоций обдумать положение, и все опять войдет в прежнее русло. Следует все начать заново, с нуля, с самого начала.