Севак Арамазд - Армен

Ворота были закрыты, катастрофически закрыты, резиденция равнодушно стояла в исхлестанной ветром тишине, нигде ни просвета… ни просвета… ни просвета… Армен постучался, подождал, слышалось лишь завывание ветра, принялся стучать снова, стучать кулаками, стучать исступленно, — дверь только глухо и недовольно громыхала в ответ. Улица, деревья, ветер — все это вместе кипело в общем гигантском котле почерневшего неба: никаких других звуков, никаких, только вой, гул, грохот, свист…

— Армен!.. — донесся до его слуха далекий, слабый зов и в тот же миг смолк, заглушенный ветром. Армен обернулся, бросился в сторону улицы, в темноте никого не увидел, только ветер залеплял глаза взвихренной пылью. Прикрыл лицо руками — показалось: слышит уносимый ветром чей-то хохот, сопровождаемый эхом. Он протер глаза, оглядел улицу, и внезапно порыв ветра донес до него отголосок одиноких удаляющихся шагов: тук-тук-тук… Армен метнулся на звук, стал искать глазами. В отдалении, в качающемся бледном свете фонаря мелькнула высокая фигура; женщина — вся в черном, голова повязана черной накидкой — перешла улицу и, покачиваясь, удалилась. Ветер трепал ее одежду, одной рукой она постоянно оправляла платье, другой крепко прижимала к груди толстую папку. Армен узнал женщину по горделиво-величавой походке: Стелла.

— Стелла!., подожди… это я, Армен!.. — крикнул он и побежал. — Это Армен… Стелла… постой!.. — однако ветер уносил его голос.

Он поднажал, пытаясь преодолеть отделявшее их расстояние, но ветер гнал его назад, гнал, он орал, орал что есть сил, но крик не достигал слуха Стеллы. У фонаря она вдруг остановилась и обернулась, Армену показалось, что он разглядел бесстрастный блеск ее глаз, Стелла была похожа на большую взъерошенную черную птицу. Из папки, которую она держала, выпал какой-то листок и, покружившись, упал на землю подобно перышку из крыла. Стелла на секунду помедлила, а потом скрылась за углом…

Армен добрался до фонаря, снова позвал и снова не получил ответа: вокруг было темно и пустынно, только ветер свирепствовал по-прежнему. Армен искал, искал долго, но Стелла будто слилась с вихрем и улетела. Отчаявшись, Армен вернулся, на углу заметил листок, выпавший из папки Стеллы: ветром его прибило к фонарному столбу, и он там и остался — клочком сорванной афиши. Армен наклонился, взял его в руку, поднес под свет фонаря, прочел; то был бланк официального свидетельства о смерти — разграфленная серая бумага в траурной рамке, внутри которой мелким шрифтом указаны необходимые для ее заполнения данные: «Фамилия, имя покойного», «Год рождения», «Место рождения», «Номер паспорта», «Постоянное местожительство», «Адрес», «Причина смерти», «Дата смерти», «Номер свидетельства», «Кем выдано» и место для круглой печати. Армен удивился тому, насколько все это обыденно и понятно, и хотел выбросить бумагу, но внезапно до его сознания дошло, что черная рамка пуста. Дрожь прошла у него по телу: эта молчаливая безымянная пустота и есть смерть. Смерть мира. Его смерть…

Фонарь неожиданно погас, воцарилась непроглядная тьма, листок вырвался из его руки и умчался, а вслед за этим мощный поток воздуха ударил Армена в спину и швырнул оземь. Он успел обеими руками ухватиться за фонарный столб, казалось, весь мир обрушился ему на голову. В следующую минуту раздалось неимоверное громыхание, и невиданной силы буря яростно накинулась на Китак и стала рвать, крушить, топтать, ломать все на своем пути…

Потом установилась немая, неподвижная тишина, не слышно было ни шороха. Армен осторожно открыл глаза и удивился: он жив и может двигаться. Он точно пришел в себя после долгого летаргического сна и слабо улыбнулся: смерть осталась позади. Поднял глаза вверх: разделившись на две непримиримые армии, тяжелые тучи отступили и затаились в ожидании нового столкновения. Бледный луч света метался между ними, освещая то одну сторону, то другую…

Армен решил вернуться в Нижний Китак не по Кольцевой улице, а переулками и дворами. Всюду на пути он видел следы разрушительной бури, но то, что предстало перед ним на Большом перекрестке, поразило его и заставило остановиться. Там все было разрушено, развалено, разнесено. Щит с плакатом о новом законе валялся на цветочных клумбах, а сами клумбы превратились в мусорную свалку. Брусчатка мостовой была завалена вырванными с корнем небольшими кустами и обломанными ветками деревьев, четыре фонаря, освещавших перекресток, были разбиты вдребезги, и осколки стекла разлетелись по земле. Ласкавшее глаз ограждение, скрывавшее убожество Нижнего Китака, валялось на тротуаре, повсюду — принесенные ураганным ветром крупные комья земли, вся площадь была под толстым слоем песка и пыли…