Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза

Через несколько дней по местному телевидению я смотрел в общежитии развлекательное шоу, половину, впрочем, не понимая по причине скудости своих лингвистических познаний. Есть и в Японии такого рода передачи, когда ведущий пародирует чье-либо произношение или характерное словечко, намеренно подчеркивая национальную принадлежность говорящего, и зритель безошибочно угадывает: «Китаец!» Надо же, французы верно подметили свойственную китайцам особенность, не без удивления подумал я. Но шутка была мне неприятна: в ней было что-то дискриминационно-издевательское.

Спустя несколько дней в коридоре общежития я случайно столкнулся с «учителем» и, имея в виду ту программу, осторожно поинтересовался у него письменно, почему, говоря о прошлом, китайцы всегда употребляют именно наречие «auparavant», и еще спросил иероглифами, где он изучал французский. «Учитель» жестом попросил меня подождать, затем принес из своей комнаты потрепанную брошюрку «Краткий сравнительный словарь китайско-буддийских терминов». Ткнул пальцем в страницу, где перечислялись наречия времени, и, к своему удивлению, я увидел, что слово «прежде» переводится там как «auparavant». Пройдя извилистый путь, это слово из брошюрки, популярной среди живущих во Франции китайцев, в конце концов как устоявшийся анекдотический стереотип перекочевало в телевизионное шоу, где над ним вдоволь насмеялись. Взглянув на пожелтевшие страницы этой потрепанной книжонки, я несколько растерялся, но потом все же сказал «учителю»: «Простите великодушно, но мне очень нравится, когда вы медленно произносите по-французски это слово; сам не пойму почему, оно действует на меня умиротворяюще». Думаю, «учителю» было приятно чувствовать мое к нему расположение — он заулыбался, стал энергично махать головой, потом радостно похлопал меня по плечу и, сказав «мерси», удалился в свою комнату.

Это был наш последний с ним разговор: подобно прочим китайским студентам, он внезапно исчез из общежития. Не встречал я его и на улице. А потом мне сказали, что «учитель» устроился в общежитии для иностранцев в Антони или где-то еще.

Той же осенью в одно из воскресений меня пригласили на обед в китайский ресторан, построенный в виде пагоды, — он находился в 13-м квартале Чайна-тауна на мощеной плиткой оживленной площади около угрюмого высотного здания. Пригласила меня семья нашего куратора — сотрудника художественной галереи, переводчика книги по почерковедению, консультанта по еще бог весть каким вопросам. Его семья — жена и двое маленьких детей — могла позволить себе питаться либо в кафе самообслуживания, либо в гамбургерной; огромный китайский ресторан в 13-м квартале, куда раз в месяц они приезжали из-за города на машине, считался для них шиком.

Детишки тотчас опрокинули суп, то и дело роняли палочки для еды, ревели во весь голос, затевали под столом игры, но официанты-китайцы и бровью не повели, отнесясь к этому как к само собой разумеющемуся; все их внимание было сосредоточено на работе: не мешкая принять заказ, быстро обслужить клиентов. В Париже питейные заведения разрешается посещать только взрослым, а этот ресторан был исключением, к тому же на недопустимые в других местах детские шалости здесь смотрели снисходительно.

Отобедав в шумном ресторане, обращенном на улицу Торбяк, я распрощался с семьей — детям захотелось спать, и они все заторопились домой. Я же по обыкновению отправился бродить по торговой улице. Купил металлическую кастрюлю, чтобы тушить в ней еду, несколько чашек, грубой выделки, но удобную в движении одежду для занятий кунфу и даже зачем-то какие-то консервы. Товары стоили тут даже дешевле, чем в разгромленном во время террористического акта дешевом магазинчике на Монпарнасе. Слегка хмельной от пива, с огромной сумкой я бродил меж высоток.

До середины шестидесятых годов 13-й квартал был чисто рабочим районом, жизнь бурлила вокруг множества мелких и средних предприятий. Позднее сюда перевели «Порт де Жази», большое автомобильное предприятие, которое дало рабочие места огромному числу выходцев из Магриба; городок приобрел арабский колорит. Сохранившиеся до сих пор дешевые отели с кафетериями — отголосок того времени, когда рабочие-эмигранты были не в состоянии снять себе жилье. Ныне за тем местом, где была когда-то крепостная стена, раскинулась так называемая «нищая зона», слившаяся с другим районом бедняков. Угрюмая атмосфера этих мест отражена в рассказах Луи Марэ и других писателей. В конце 50-х здесь, как грибы после дождя, стали появляться блочные дома, так называемое «дешевое жилье», которое заселяли многочисленные иммигранты из Азии, обитавшие тут до середины 70-х годов. С тех пор доля иностранцев в 13-м квартале неуклонно увеличивалась, и в 1982 году достигла восемнадцати процентов, то есть намного превышала средние показатели по Парижу.