Макс Гурин - Новые праздники

Прощаюсь с вами до завтрашних латентных моих приключений.

С добрым утром, дорогие мои москвичи! У вас, как я вижу, сегодня праздничек! Тоже, блядь, извините за каламбурность мышления, новый, блядь. Молодчина Лужок! Настоящий мужик! Коренастенький такой маленький с кулачками смешными и грозненькими! Молоток — мужик!

Что сказать? До сих пор не по себе мне немного за это вторжение в мою охуевшую жизнь, заявляемую мною в данном романце, фрагмента прошлогодних сентиментальных переживаний влюбленного меня-мудака, поданых к тому же в соответствующем неосентиментальному стилю жанре безответного эпистолярствования. Не по себе мне. Чего-то я не так сделал. Сегодня мне бы, небось, уж не показалось нужным поступить именно так, но вылетит семя, так уж не в семя его обратить невозможно. Да и даже самая быстрая ванна нежелающей размножаться девочке не поможет. Семя — штука серьезная. Тем паче — мое.

На днях я охуел и начал ходить к урологу, ибо мне показалось, что в довершение всех несчастий, мне недоставало только какой-нибудь хуйни с мочеполовой системой, ибо более неприятного внутреннего свербящего состояния не бывает ни от каких иных болезней. Венерическая инфекция была исключена — это я знал точно, ибо полтора года в завязке, но застудить трепетное содержимое своих многообразных штанов — это очень даже казалось мне вероятным. Я начал со всей надлежащей трагической обреченностью сидеть в длинных совковых очередях к врачу и сдавать многочисленные анализы, которые все показывали, что я здоров. Последний мазок помимо временных гарантий мочеполового здоровья показал, что в то время, как у большинства современных мужиков стремительно разрежается концентрация сперматозоидов с неуклонным при этом снижением активности даже этого небольшого количества, у покорной слуги в штанах сосредоточилось чуть ли не новое боеспособное человечество. Это меня несказанно обрадовало.

Ведь ещё в те отдаленные дни библейского благоденствия, когда мы по нескольку раз в день «занимались любовью» с Милой, она заставляла меня надевать по два презерватива (один на другой!), из-за чего у меня постепенно развился комплекс сомнений в своих способностях к деторождению, ибо всем известно, что когда очень сильно что-то от чего-то оберегаешь, часто оказывается, что и оберегать-то все это было не от чего. На днях я понял, что Мила была права, и было чего бояться, ибо свои деторожденческие способности она уже доказала на деле. И было чего бояться милой моей Имярек, которая на некоторые стороны жизни смотрела, как ни удивительно, проще, чем Мила, вследствие чего полагала, что одного презерватива достаточно, который, собственно, и благополучно порвался. Да, ей было, чего бояться. В то время, как я бы только обрадовался, если бы она от меня забеременела, потому что женская половинка моей в целом мужской душонки развита настолько сильно, что я отлично понимаю мотивы тех представительниц прекрасного пола, для которых привязать к себе партнера при участии новоиспеченного детеныша — дело правое и само собой разумеющееся. Такая жизнь, ебать меня в голову! Очень уж страшно мне было представить свою долгую жизнь без возлюбленной Имярек…

Раз уж я завел речь о всякого рода вторжениях, так, пожалуй, что вторгнусь ещё один раз с неким коротеньким рассказиком, очень точно определившим на момент написания, как и на текущий, моё отношения к первой Вечной Возлюбленной. Хотя это ещё более заведомая глупость, чем придание огласке «Письма для тебя», то бишь для Имярек.

МУЖНЯЯ ДОЧЬ

Мы не виделись много лет. И вот я наконец посетил тебя в твоей новой семье. Оказывается, ты — ребенок. Вполне себе мужняя дочь.

Мне стало не по себе стыдно, то бишь стыд непосильный меня охватил. Я ведь полагал, что ты Роковая женщина-1 (о второй умолчу), а ты ребенок…

Стыдно. Сколько гадостей я о тебе написал, дитя мое! Я не хотел. Кабы раньше знать, никогда б не позволил. Оченно sorry. Соломку бы подстелил.

Впрочем, Природа о тебе и без меня позабавилась. Какое счастье! Дитя мое, какое счастье!

Да святится имя твоего второго супруга! мое-то уже давно светится, так пусть и его святится!

Дитя мое, как хорошо! Господи, как же все хорошо!..

Март 1997

Как видите, к марту нынешнего годка степень моего смирения перед ебаным миром и Папою достигла едва ли не апогея! Стала я писать тексты от полного нЕ хуя делать и нЕ хуя сказать. Самовыражение почти в них не чувствуется, не правда ли, а то, что, в принципе, можно бы маркировать, як таковое, (как, например, такую уебищность, что «природа о тебе и без меня позабавилась») — это, блядь, так лениво, так неоригинально, так тупо, к чему, собственно, и стремиться окончательно стал, понимая всё не постфактум, а в момент беспричинного созидания.