Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Недалеко от берега Оби, на небольшом бугре близ согры, стоит чуть покосившийся старый двухэтажный дом. В верхнем этаже размещается районная прокуратура, в нижнем – зал суда. Зал маленький, не больше пятидесяти человек может в нем уместиться. Комнаты суда неуютные, чем-то похожие на брошенный деревенский клуб: грубые скамейки из толстых плах, маленькая сцена.

Сегодня зал суда жаркий и тесный. Кому не хватило места, стоит в сенцах, на улице и под окнами. Люд собрался промысловый – рыбаки да охотники. Никто их не приглашал, не звал. Молва по Югану быстро разнеслась про человека, который летал по тайге на самодельном самолете со старухой тунгуской. Такого здесь еще не бывало. За пьяные драки судили, да по семейным делам, или, там, растрата какая. Это было, да. А такого, как сегодня, не случалось…

И зачем Югана уехала венчать Андрея с Леной к Кедру-богу. Она бы сказала слово в защиту Кости-друга. Но что поделаешь, так вышло… Не появилась в; зале суда Югана…

Только на суде Костя сообразил, кто больше всех старался упрятать его за решетку. Сначала он думал, что письма Сони сделали свое дело.

– Слово охотоведу товарищу Малышеву, – произносит судья.

«Ага, Малышев… – подумал Костя. – Теперь ясно, зачем ты Илье подарил дорогое ружье и устроил выпивку».

– Товарищи судьи, мне и здесь сидящим знаменитым юганским следопытам довелось помогать следственным органам вести расследование в самом логове матерого браконьера Волнорезова. Перед нами образованный браконьер. Нынче должен был получить он диплом. Человек этот вел массовое уничтожение соболей в запретное для охоты время. Разорял гнездовья, забирал щенят. Щенята погибали. Гибли ценные соболи, товарищи. Такое зверство чинилось больше четырех лет. Это же уму непостижимо! Четыре года они гребли деньги, наживались. Их пособником был председатель артели… Кто дал право красть самолет и использовать в личных целях? Никто. Это одно преступление. Второе. Благодаря самолету браконьеры выхолащивали тайгу на громадном расстоянии. Ну и аппетит у грабителей! На острове найдены в лабазах шкуры лосей. Лоси уничтожались беспощадно, как соболи. Потому что мясо шло на корм зверькам. И, заметьте, товарищи судьи, как ловко придумали. Волнорезов знал, сколько ни воруй, а попадешь. Он решил спрятать концы: раздал щенят соболей жителям Улангая. Задобрил. Сдал часть соболей на артельную звероферму. Теперь будет говорить, что старался для общества. Я, как охотовед, как коммунист, прошу суд вынести суровый приговор этому злостному браконьеру!..

Дали слово председателю Александру Гулову.

– …Товарищ Малышев сказал: «Я, как охотовед, как коммунист…» Вы, Малышев, не охотовед. Вы человек, временно исполняющий должность охотоведа. К сожалению, эта «временность» затянулась на пять лет… Какой же вы охотовед, если всего четыре класса окончили? Соболеводство теперь поставлено на научную базу. Я не говорю о биологии – это слово для вас, как солнце кроту… Да и коммунист, если говорить прямо, вы никудышный. Иначе бы говорили правду, а не выдумывали выгодную для себя версию.

– Говорите по существу, товарищ Гулов… – прервал председателя артели судья.

– Хорошо. Буду говорить по существу… Да, я помогал Волнорезову, чем мог. Выписывал авиационный бензин с районной нефтебазы и отдавал Волнорезову для самолета… Я знаю Волнорезова с детства. Вряд ли вам, товарищ Малышев, понять Костю… Волнорезова Константина…

Костя смотрел на взволнованное лицо своего друга, видел, как его сильная рука резко рубила воздух. И память унесла Костю в невозвратимый мир детства и юности. Шла война. Мальчишки взрослели на глазах: стали кормильцами семей, стали опорой артели. Охотничий промысел, рыбалка легли на плечи подростков и стариков. Видел Костя себя на берегу таежного озера тянущим бечеву невода, и Чарымов кричал: «Язва, хлещи по воде бечевкой! Щуки плавятся, уходят! Подбирай крыло на себя…» А однажды вечером сидел Костя у костра с Чарымовым и вдруг услышал с берега голос Сашки Гулова. Посылал его Чарымов в деревню за солью. Побежал парень к стоянке, лицо бледное, рубашонка порвана. Усадил Чарымов парнишку, успокоил, но разве можно затушить горе в мальчишеском сердце…

– Костя, – всхлипывая, сказал Саша, – на твоего отца, моего и Сониного пришли похоронки…

Из далекой юности вернули Костю к действительности крики в зале.

– Правильно!.. Так их…

Костя прислушался. Каждое слово председателя артели ловили и сидящие в зале, и те, которые стояли в сенках или на улице, у открытых окон. Не раз прерывали длинную речь Гулова крики одобрения, особенно когда говорил он о нуждах промысловиков-охотников.