Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

И вот теперь Андрею до зуда в ладонях хочется взяться за краски, чтобы рассказать о недавнем укрощении газового фонтана, рассказать о чувствах людей, покоряющих нехоженые земли, открывающих нефтяные залежи в местах, где редко ступала нога человека. Жизнь и подвиг обручились здесь.

Но сколько еще потребуется времени, чтобы возродить в себе художника.

Да, он мог бы многое рассказать о трудностях жизни и быта буровиков. Мог бы нарисовать суровую, почти драматическую картину, собрав и сконцентрировав на одном холсте все виденные, все пережитые трудности. Но Андрей не хочет этого. Да и не может… Его деятельная и энергичная натура протестует против такого подхода к жизни. Нет! Он напишет картину светлую, суровую и правдивую. Картину, прославляющую мужество людей, вступающих в схватку с трудностями и преодолевающих все препятствия, которые ставит перед ними жизнь и природа… Так думал Андрей… Так готовил он себя к еще более тяжкой работе – работе над картиной.

Перевахтовка. Все улетели, как обычно, на недельный отдых. Как всегда, остался он один на буровой, хотя и звали Андрея товарищи с собой.

Есть еще одна причина, которая мешает Андрею возвращаться в родную деревню на отдых. Тамила. Стройная, красивая цыганочка, гордость Юганы. Ох, как жадно на нее засматриваются парни, как увиваются вокруг нее! Но недоступна Тамила. Ни на кого не глядит она. Отчего это, знает только Югана. Любит Тамила Андрея, и когда тот прилетает в Улангай, то для девушки эти редкие дни становятся самыми счастливыми. Она целует Андрея, и он целует девушку, но это только ответные поцелуи брата на ласку милой, веселой сестры.

Андрей с детства понимал девственную природу Югана, знал, чьи кочевые тропы позаросли близ Мертвого озера, чьи могилы замшели… Часто, очень часто воображение уносит его в далекое прошлое, и тогда оживают тропы, оживают люди племени Кедра.

Кочевые эвенки незримо разбили свое стойбище возле буровой. Они живут рядом с Андреем, заходят в его избушку, рассаживаются на топчане, на полу или стоят у печки, курят махорку, перемешанную с мохом, рассказывают Андрею о своей жизни. Спрашивают Андрея, как живет он. Спрашивают, зачем столько железа привезли в тайгу и что за шайтан летает по воздуху. Особенно любит Андрей в минуты внутреннего озарения вести разговор с бабкой Юганы.

Ее звали Унгой…

Словно воочию видит Андрей, как лениво ползут на берег озерные волны. Тощие, остроспинные. Голодно слизывают с приплесков размыленный ил, тихо шипят. Тихо шипит листва осин. Не верится старой Унге, что так же тихо и незаметно подкралась к ней старость на кочевой тропе, последней в ее жизни. Она еще жива и даже чувствует голод в животе.

Андрей смотрел на Унгу, гладил ее всклоченные седые волосы, утирая платком слезы с ее лица. А бабка сидела на песчаной косе у потухшего костра, и рядом плескались волны Мертвого озера.

Унга видела следы мужских чириков и босых детских ног. Видела остроклинную прорезь, оставленную носом обласка, которую начали уже зализывать волны.

В большом берестяном обласе уехали близкие люди, оставив Унгу у прощального костра. Совсем, навсегда уплыли ее сородичи на другой берег Мертвого озера, на далекие кочевые тропы. Огонь съел головешки. Искры потерялись в сером пепле. Скоро и Унге предстоит встретить последний сон. Предстоит спрятаться в земном пепле, как эти хитрые искры.

Так думала Унга.

Так думал Андрей, поднявший Унгу из могилы силой своей фантазии…

Унга встретила последний сон. Червь старости перекусил ее жизнь. Не исцеляет от старости молочное вымя кедра. Не воспламеняется сердце от выпитой крови молодого оленя. Зачем быть Унге лишним грузом кочевому племени? Зачем съедать кусок мяса или рыбы, добытые чужой рукой. Когда вечерний месяц покажет рога, она ляжет в долбленую кедровую колодину и вытолкнет распорку. Сухо захлопнется над ней крышка гроба… Сын сделал ей хорошую домовину, долбленку из кедра. Такую хотелось старой Унге.

И вот через много десятков лет волнует старая Унга воображение Андрея, знающего о ее жизни только по рассказам Юганы.

Соня открыла окно. Теплый майский ветер ворошил молоденькую листву тополя, шумела гурьба воробьишек на ветвях.

– Смотри, Олеженька, пришла твоя первая весна, – поцеловав сына, сказала Соня.

– Ма-ма, – неумело выговаривает маленький человек свое первое слово.

– А вон наш папка идет… – улыбаясь, говорит Соня.