Жорж Перек - Исчезание

Примем смерть Юриха как данный факт; значит, если вычеркнуть Аттави Аттавиани, alias Ульриха Верси-Ярн, за ним вслед — утратив всех детей и представ перед нещадным мщением Клана — будет вынужден умереть и сам Артур Бэллывью Верси-Ярн.

— Макиавеллизм! — хихикнула Сиу.

— Садизм! — рявкнул Артур.

— Нацизм! — выругался Аттави.

— Сейчас увидим, верен ли наш аргумент: сначала убьем Аттави Аттавиани, и так уже примелькался здесь!

— Как?! За какие грехи? — заныл сыщик. — Я ведь еще так юн!

— Аттави, заткнись, — приказал начальник. — Ты так и не врубился, ведь развязка уже близка и мы приближаемся к финалу!

— Какая же тут связь? — разрыдался Аттави.

— Shutupstupid! — выругался Алаизиус Сайн, навешивая ему затрещину. — Читай-ка лучше высланные нам ранее материалы.

Начальник раскрыл сумку, вынул из нее манускрипт и передал Аттавиани.

— Зачем ты даешь читать ему? — удивилась Сиу.

— Сейчас узнаешь, — шепнул ей, ухмыляясь, лукавый Алаизиус.

Аттави Аттавиани надел пенсне, кашлянул, чистя зев, сделал передышку и начал читать:

— Будем крестить дитя, — крикнул сын Убю и Пернель. — Затем будем есть черемшу, вшу в требухе и жире, мясные филеи в кишке и инжире; глинтвейн пить не будем, будем пить пунш.

И ринулся пить винище, виски тянуть, текилу глушить и в спирте чистейшем губы сушить. И у вершины гребня прилег и уснул. Ежесекундный выплеск ручья звуки все притушил.

— Мы спустимся к берегу, где и сумеем в крепкую дрему ввергнуть сынишку сынишки Пернель и Убю.

Гриф улетел. Увидев гиену, львы лезли меж тел. Дикий унесся пес. Скунс улизнул в дыме прерий. Где же все звери? Вывернув шею, медведи скулили. Стебли и листья лилий стену увили: вьюн скрыл здесь приступ в куртину, тут гипс лекифный или кувшинную глину.

Убю же лелеял в себе ну чем не бесценный груз.

— Гм, — хмыкнул удрученный Верси-Ярн, даже не скрывая удручения.

— Как?! Неужели ты не видишь? — взвился Алаизиус. — Ведь в тексте скрыт изумительный трюк!

— Не вижу, — смутился Верси-Ярн.

— Да, взгляни же, Верси-Ярн! Здесь ни разу не встречается буква «а»!

— Черт! И вправду! — вскричал Верси-Ярн, вырывая забавный манускрипт из рук Аттавиани.

— Чудеса! — выдала Сиу.

— Фантастика! Истинная фантастика! — признал Верси-Ярн.

— А еще, — прибавил Алаизиус, — вы не найдете ни «э» ни «ё»!

— Уника! Небывальщина! Мистика!

Аттавиани решил еще раз взглянуть. Верси-Ярн дал ему бумагу. Аттавиани начал читать еще раз, уже не вслух, а как бы для себя. Читая в первый раз, сыщик, кажется, даже не сумел вникнуть в читаемый текст.

— Ну, Аттавиани, — съерничал Сайн, — въехал?

А у Аттавиани был странный, даже страдающий вид. Пульс участился. На лбу выступила испарина. Сыщик задыхался.

— А знаете…, — замямлил Аттави.

— Ну же? — выжимал Алаизиус Сайн.

Теряя силы, Аттави Аттавиани зашевелил трясу щимися губами и умирающе зашептал:

— Ведь здесь нет еще и…

являющаяся, как все уже, разумеется, угадали, заключением рассказа

— И…? — встрепенулись все и устремились к выпавшему из рук Аттавиани листку, дабы увидеть упущенную элиминацию.

Тут раздался резкий звук, типа «плюх» или даже «хлюп»: чуть склизкий, слегка неприятный и все же чересчур слабый, дабы привлечь внимание.

Вдруг Сиу закричала.

Все сгрудились вкруг нее.

— What's happened? Сиу!

— Аттави! Аттави! — не унимаясь, визжала Сиу.

Краснея и даже вишневея, Аттавиани раздувался на глазах. Раздавался вширь — царственный, жирный, как Бык Маллиган, явившийся из бреши лестницы и затрубивший «…ad altare Dei», как гигантский дутый паяц для детишек в сквере Пале-Руаяль или в саду Люксембург.

Затем вдруг — как если бы шар рассекла стрела, и вмиг вырвался бы газ — раздался взрыв: раскатистее, чем реактивный гул истребителя «dassault» при пересечении барьера звука на авиапразднике «Мач-3», страшнейший «бабах», раскалывающий на земле стекла и зеркала.

Затем пелена рассеялась, и все стали переглядываться: Аттави Аттавиани исчез. Ни ресницы, ни тряпицы: лишь невзрачная кучка пепла, как если бы скурили сигару, даже правильнее сказать, кучка талька, так как пепел был белее снега.

Артур Бэллывью Верси-Ярн замер в ужасе. Смерть двух детей — как считали ранее, исчезнувших навсегда, и, как выяснили час назад, выживших, а сейчас истребленных на глазах у всех, — лишила беднягу дара речи. Верси-Ярн зарыдал. Затем, уняв слезы, изрек: