Жорж Перек - Исчезание

— В Кур? — удивился Эймери.

— Да. В Кур. Сейчас ты узнаешь, как я разуверился в нашем спасении, как убедился в тщете всех усилий устранить Заклятие папаши, гнетущее над нами всегда. Так как — ах невезение! — в Куре я выбрал не лазарет, а здравницу.

— Здравницу! — вскричал Эймери.

— Да, здравницу, — сказал я.

Глухие звуки звучали траурнее, чем набат, тяжелее, чем гул землетрясения, страшнее, чем речь Грима (не сыщика, а слуги графа де Ла Фер), где верный слуга рассказывает четырем мушкетерам, как сын миледи через двадцать лет всадил кинжал в грудь палача, мстя ему за смерть матери.

— Да, здравницу, — сказал я. — Я приехал туда в сумерки, зашел внутрь и свернул в длинный бледный кулуар, затем через стеклянную дверь палаты увидел лежащую и стенающую женщину…

— Анастасию! — взвыл Эймери.

— Да, Анастасию. Актрису Анастасию. Я зашел в палату и приблизился к кушетке. Бывшая дива — дыша на ладан дырявыми легкими, превратившимися в результате инфильтрата, гниения и разрушения тканей чуть ли не в труху, — успела дать жизнь младенцу: правда, ее дегенеративная наследница также была при смерти: эта перспектива снимала с меня все дальнейшие переживания, раскаяния и тяжести на душе. Маленькая дегенератка улетела вместе с матерью в рай, а наша красавица заняла пустую люльку.

— Как?! — вскричал Эймери, — Значит, Хыльга вышла замуж за брата?

— И Хэйг и Антей были братьями Хыльги.

— Fatalitas! — зашептал Эймери, затем выждал длинную паузу. — А куда делись два мальчика, чьими судьбами ты решил заняться сам?

— Первые пять лет были удачными. А затем — мы жили как раз в Бастии — к нам пришла беда. Раз я вывез наших мальчишек в муниципальный парк, в предместье, близ леса. Запустив их на детскую карусель, я забежал в ближайшее кафе и заказал кружку пива. Я уже начал пить, как вдруг раздался дикий крик.

Я выбежал из кафе. В парке царила паника. Мамаши, няньки, бэйби-ситеры бились в истерике. Мне тут же рассказали, рыдая, крича, визжа и теребя платки, страшную напасть, свалившуюся на нас.

Из леса вышел длинный худющий мужчина в страннейшей шляпе и заиграл на свирели веселую песенку. И тут же все дети, включая двух наших мальчишек, сгрудились вкруг музыканта; а музыкант, не переставая играть, ушел в лес, увлекая всех детей. Едва (причем не сразу) изумленные зрители пришли в себя, как тут же кинулись за детьми. Начали рыскать в лесу. Трясти каждый куст, щупать каждый пень. Стали искать, выслеживать, выспрашивать везде и всюду. Все усилия были тщетны. Вглубь чащи забредать испугались, так как там — если верить слухам — жили бандиты и душегубы, а также лихие люди, занимавшиеся хищением ради выкупа.

Следуя мнению значительнейшей части свидетелей, я сначала верил в случайный характер инцидента: вряд ли беда, свалившаяся на семьи, гулявшие в парке, — хищение детей — была связана с Заклятием, нависшим над нами.

А через три дня в газете я вычитал, как Алимпий (вашему старшему сыну, лучшему ученику Университета, предсказывали блестящее будущее в Центре Научных Изысканий или в Академии Франции, где ему, невзирая на юные лета и нехватку практики, уже предлагали интересные вакансии) — итак, я узнал, как Алимпий, — принимавший участие в семинаре на тему «Гласный Эллипсис», чьим председателем, кстати, не без давления мецената «Марсьяль Кантерель Фаундэйшн» был выбран (мне на удивление) наш начальник, сэр Гэдсби В. Райт, — исчез.

И тут я был вынужден признать: как в Бастии, так и в Кембридже, везде и всюду действует Патлатый…

— Значит, — прервал меня Эймери, — ты был в курсе смерти Алимпия?

Я кивнул.

— И ты даже не приехал в Кембридж, на кладбище?! Ты нашел бы меня там и рассказал бы все; я бы узнал, как безумный папаша нас выслеживает, и сумел бы принять меры, дабы защититься.

— Я и вправду сначала думал сразу же приехать. Затем стал вызванивать сэра Гэдсби В. Райта. Начальник сказал мне следующее: в Кембридже, накануне исчезания, Алимпия видели с неким патлатым. И я задумался: ведь если я приеду на кладбище, Патлатый меня наверняка вычислит. А для меня в ту минуту самая важная вещь на свете была не раскрыть себя. И я изменил решение, рассчитывая выйти на тебя другим надежным путем.

Эймери застыл. Затем кинулся на меня с упреками, причем в этих злых нападках угадывалась растущая агрессия:

— Значит, ты решил не ехать в Кембридж, так сказать, спасая себе шкуру, и тем самым не раскрыл мне причины преследующей нас всех напасти. Ужаснейший удар, разящий нашу семью, ты считал не важным, не заслуживающим внимания и не имеющим значения! У меня был шанс узнать, а ты, зная, не выдал ни звука: эта трусливая увертка преступна не менее чем папина месть. Кара за утаивание, вызвавшее смерть, не минует и тебя. Ты мне заплатишь! Причем сейчас же!