Михаил Гиголашвили - Тайнопись

— Не представляю… — признался я, поеживаясь. — Тут и на стуле не усидеть… Притом я панически боюсь высоты. А Гитлера они сами на власть выбрали. Так что чего уж тут…

— Однако как вы думаете, ведь невозможно же купить ей блузку, не примеряя? — вернулся он к известной теме. — И размеры тут, говорят, не соответствуют нашим. Ах, вообще получается очень нехорошо — себе купил то да се, пятое-десятое, а ей — ничего!.. Был в Германии — и ничего путного не привез, каково?..

Я заметил знакомого кельнера, поднял руку. Он тащил шесть полных кружек, но свернул к нам.

— Здорово, братуха! Как там, пиво не кончилось? — спросил я.

— Туто его прорва, — засмеялся братуха, обнажая золотые зубы и ставя поднос на стол. Пиво золотилось в высоких кружках.

— О, мой друг! Вы русский? — оживился академик. — Откуда?

— С-под Караганды.

— А я было принял вас за немца!

— А я фриц и есть. По паспортине, — ответил кельнер и добавил: — Там был фашист, туто русак.

— Русский немец-переселенец, Серега Шульц, — пояснил я, видя недоумение академика.

— Да, никому нигде не нужон. Два пивка?.. Бери, немчура подождет. Я побежал. Если чего — зови на подмогу! — и он блеснул золотой улыбкой, поднимая синими от татуировок руками поднос с кружками.

— Вы слышали его речь? — спросил меня академик, проводив его удивленным взглядом. — Это же чистейшая русская речь, хоть и абсолютно неправильная!

— Какой же ей быть? Ведь «с-под Караганды»!.. Вот и спорьте теперь — из чего он состоит, русский народ, и какой это конгломерат, — засмеялся я.

— Да… Действительно!.. — протянул он, нечаянно взглянул на свои ботинки, и прилив скорбных мыслей вновь увлек его: — Боже, как это низко — купить себе удобные, теплые ботинки, а ей — только глупые маечки!.. Но в том магазине не было женских ботиночек без узора!.. А с узором она не носит, поэтому я и не купил. А вот эти, мужские, — он постучал палкой по желтому ботинку, — были без узора, поэтому я и купил, хотя теперь нахожусь в раздумье: у меня 40-0Й размер, а я купил 41. Не будут ли они велики, когда я разношу их?.. И вообще — ссыхаются к старости ноги или, наоборот, распухают?

— Думаю, что ссыхаются, — сказал я, чувствуя, как пиво, подобно Вольфу Мессингу, снимает головную боль. — Как и всё остальное.

— На что вы намекаете? — подозрительно переспросил он.

— Ради бога, на что я могу намекать? — поспешил я, зная его обидчивость. — У кого ссыхаются, а у кого и распухают.

— Да? — с сомнением покачал он головой. — А правда ли, что наш 41-ый соответствует их 42-ому?

— Трудно сказать. По-разному бывает. Из-за отсутствия денег по магазинам давно не хожу, — признался я. — В магазинах голова кружится.

— Но меня, знаете ли, больше всего возмущают здешние ступеньки вагонов на железной дороге — они так высоки, что и не забраться! — вдруг невпопад вспомнил он.

— Есть специальные, для инвалидов.

— Но я не инвалид! — вскричал академик и пристукнул палкой по ботинку. — Разве я инвалид?.. Полуинвалид — это еще можно сказать. Впрочем, и вообще не инвалид. Боже, а это кто? — указал он через окно на трех девиц, куривших у входа.

— Проститутки, наверно. Там, слева, начинается их район.

— Нет, нет, вы всё склонны преувеличивать. Просто девушки. Почему вы решили, что они проститутки? Потому что они в мини-юбках?.. Сейчас свободные нравы, каждый ходит, в чем хочет, — запальчиво заявил он, не замечая знаков, которые подавал нам глазами из-под капюшона Якоб Шпренгер — «мол, а мы о чем говорим?»

Я ответил Ксаве:

— Дело не в юбках. Размалеваны они очень — синяя тушь, яркая помада, крикливые краски. Тут так не мажутся. Если раскрашены — или легкого поведения, или из «ост-блока». Или и то, и другое вместе.

— «Ост-блок» — это откуда докуда считать? — деловито уточнил он.

— Всё, что раньше было Восточно-Советской Европой и дальше, сама советская империя — всё это для немцев «ост-блок».

— Кстати, а правда ли, что девица на ночь стоит тут юоо марок? — блеснул он очками. — Мне мой профессор сказал.

— Правда. А в Питере сколько?..

— Ну откуда же мне знать?.. Но я, академик, со всеми моими званиями и знаниями, получаю в месяц всего, если пересчитать, около 300 марок!

— Что вы сравниваете, Ксаверий Вениаминович? — засмеялся я. — У вас другая специфика труда!.. Кстати, знаете, как на комсомольском собрании ругают Наташу за то, что она стала валютной проституткой?.. «И как же тебе не стыдно, Наташа?! И мать у тебя — заслуженная учительница, и отец — стахановец, и дедушка — ворошиловский стрелок, и бабушка — ветеран труда, а ты стала валютной проституткой, путаной. Как это могло случиться?..» Наташа разводит руками: «Я и сама не знаю… Наверно, мне просто повезло…»