Джонатан Рабан - Как птички-свиристели

Подрядчик сидел по-турецки на спальном мешке, смотрел «Рагрэтс» и возился с частично распотрошенным холодильником. Рассеянно махнул Тому в знак приветствия куском медной трубки и показал ею себе на рот: губами китаец крепко сжимал полдюжины малюсеньких шурупчиков. Он вытащил их, один за другим, и аккуратно, по порядку разложил на развернутом журнале «Пипл».

— Проклятый мексиканцы! — пожаловался Чик. — Дурака валять, я все делай. «Не работать, не годится»! Как же!

— С Рождеством.

— С Рождеством, — подражая Тому, китаец произнес эту фразу, будто слов печальнее и нет на свете.

Том высказал свое предложение. Чик погрузился в размышления.

— Уа-ай! Цыпленок.

С минуту смотрел, прищурившись, снизу вверх на гостеприимного хозяина, потом, задумчиво и грустно, — налетали холодильника. Том опасался, что вопрос решится в пользу холодильника.

— Ладно, хорошо.

Чика, первоначально столь уверенно вторгшегося незваным, нелегко было принимать в качестве обычного гостя. Он не захотел сесть, отказался от вина, пива, яблочного сока и воды. Пока Том накрывал на стол, Чик стоял рядом и двигался только одновременно с хозяином и говорил — когда вообще удосуживался открыть рот — лишь односложно и невнятно.

— Хочешь, я достану салат?

— Уа.

— Брокколи очень много. Ешь брокколи?

— Уа?

В какой-то момент Том обернулся и заметил: Чик живо пробегает быстрым, вороватым взглядом по остаткам рождественского беспорядка в комнате. Возникла мысль: не убрать ли пресс-папье в безопасное место, а то китаец — настоящий волшебник — еще, чего доброго, заставит стеклянный шар исчезнуть. И тем не менее Чик принес живое человеческое тепло туда, где в противном случае царила бы ледяная пустота. Испытывая потребность в участии, Том болтал с подрядчиком, непрерывно комментируя все подряд: от времени, которое уйдет на приготовление брокколи, до расположения ножей и вилок, однако невозможно было определить, понимает ли гость хотя бы часть услышанного.

Чик не соглашался сесть, пока Том сам не сел за стол.

— Соли? Перцу?

Но Чик не отрываясь глядел в тарелку. Китайская почтительность, решил Том. К монотонному гудению холодильника добавились весьма громкие звуки, издаваемые жующим Чиком. Впечатление создавалось такое, что прямо у него во рту крупный зверь продирается сквозь валежник. Возможно, это тоже элементы китайского хорошего тона.

Том попробовал иную тактику.

— Я хотел фильм вечером посмотреть…

— Фильм.

— Да, который давно люблю. Комедию, очень смешную. С Мэрилин Монро, знаешь ее?

Имя не произвело ни малейшего впечатления.

— Она в свое время была популярна, вроде как сейчас Мадонна.

— Класс, — ответил Чик, заплевав стол мелкими кусочками еды.

— Можем взять тарелки с собой и посмотреть прямо сейчас, если есть желание.

— Ладно.

И они перешли в темную гостиную. Чик по-турецки уселся рядом с елкой. Том вставил кассету в видеомагнитофон и, промотав рекламные ролики, подогнал пленку к началу фильма. Пошла автомобильная погоня, полиция открыла пулеметный огонь по катафалку, бутлеггеровское виски потекло из дыр, проделанных пулями в стенках гроба. Том, фыркнув от смеха, оглянулся на Чика.

— Очень старый фильм, — сказал тот, — цвета нет.

— Год 59-й, думаю. Билли Уайлдер.

В изменчивом неярком свете экрана Том краем глаза видел, как Чик методично работает челюстями. В остальном же лицо китайца ничего не выражало. Над каждой новой шуткой Том смеялся тише, слабее, неувереннее. Конечно, сама его идея с приглашением подрядчика поужинать — нелепая ошибка, а отчаяние, на нее подвигнувшее, просто постыдно. Потея от смущения, опустив голову, чтобы спрятать лицо, Том думал: «Хоть бы до него дошло, черт!»

— Прикольно! — вдруг хохотнул Чик и пересел в кресло — оттуда лучше был виден экран.

На Чикагском вокзале появились Джек Леммон и Тони Кертис, переодетые в женскую одежду, затянутые в узкие юбки и опаздывавшие, как и Мэрилин Монро, на поезд, который увозил в Майами оркестр, состоявший из одних девушек. Лихорадочное хихиканье Чика заглушило разговор героев.

На протяжении остального фильма китаец чуть не упал с кресла, он раскачивался взад и вперед, бормотал что-то себе под нос, похохатывал, порой чуть не визжал от смеха. При каждом появлении Джека Леммона на экране Чик обхватывал колени и расплывался в улыбке, проявляя нетерпеливейшее ожидание. Том подметил: именно Леммон, а не Кертис или Мэрилин Монро, повергал Чика в дикий восторг. И ведь не кто иной, как герой Леммона, всерьез принял свое перевоплощение. На одну соблазнительную минуту Тома заполнило ощущение, будто он оказался в обличье китайца и смотрит фильм его глазами, но наваждение быстро прошло — с кресла раздался очередной радостный взвизг.